стр. Наука в Сибири
N 21 (2507)
27 мая 2005 г.

О НАУКЕ, ПРОИЗВОДСТВЕ, ПОЛИТИКЕ И КРИСТАЛЛАХ

В последнее время политики все больше говорят о развитии наукоемкого производства в России, о выходе на мировой рынок с высокотехнологичной продукцией и о необходимости ухода от нефтедолларовой зависимости. Для научно-производственной группы по выращиванию кристаллов в Институте неорганической химии им.А.В. Николаева (ИНХ СО РАН) высокие технологии — отнюдь не туманное будущее. Производимые в институте кристаллы германата висмута уже много лет занимают прочное место на мировом рынке.

Юлия Черная

В 1999 г., когда был объявлен конкурс на поставки оборудования для орбитальной астрофизической лаборатории INTEGRAL, ИНХ СО РАН оказался единственным производителем кристаллов требуемого качества. Институт выращивал кристаллы для японского ядерного центра KEK, для европейских проектов по физике высоких энергий EUROBALL и EXOGAM, ведущих зарубежных производителей и разработчиков медицинских позитронно-эмиссионных томографов.

До 1992 года лаборатория работала в обычном для советских времен режиме — разрабатывала технологию и передавала ее на предприятия Красноярска, Ангарска и республик бывшего СССР. В 1992-1993 гг., когда из-за снижения внутреннего спроса на кристаллы, потери связей между республиками и многих других причин перспективная тематика была под угрозой закрытия, в ИНХ приняли решение выйти на международный рынок. Конечно, условия в то время были непростыми — не хватало средств даже на изготовление опытных образцов, зарубежные партнеры опасались заключать контракты с российскими производителями. К 1995 г. удалось сформировать спрос, но объем производства оставался небольшим: в распоряжении группы было только несколько лабораторных ростовых установок и один макетный образец производственной. Ситуация кардинально изменилась после получения средств на возвратной основе по проекту Российского фонда технологического развития «ГРАНЬ-4». Сегодня в институте работают установки для выращивания кристаллов весом до 55 кг, численность сотрудников перевалила за пятьдесят (в 1992 году было 4-5 специалистов). Многое пришлось придумывать заново, вплоть до упаковки, к которой у зарубежных партнеров очень высокие требования. Спрос по-прежнему превышает предложение, но не хватает мощностей, помещений. Проблемы практические и научные, фундаментальные и прикладные сплетены так плотно и так сильно связаны, что разделить их очень сложно.

Руководитель группы к.х.н. Ян Васильев, с которым беседовал наш корреспондент, считает, что существующее законодательство и действия правительства не способствуют инновационной деятельности в институтах РАН.

— У вас есть технологии, есть прекрасные кадры, что же мешает увеличить производство?

— Нужно добавить — есть спрос. Наши зарубежные потребители заинтересованы в увеличении поставок в разы. Казалось бы, имеются все условия. Но в той организационной форме, в которой подразделение осуществляет свою деятельность, они не работают. На сегодняшний день правительство считает, что предпринимательская деятельность в институтах должна быть прекращена. Она пока не запрещена, но ограничена очень жесткими рамками. Назовем хотя бы проблему кредитования. Дело в том, что при экспорте между производством продукции и поступлением денежных средств проходит около 3 месяцев. В то же время, согласно бюджетному кодексу, с конца 2001 г. институт как бюджетное учреждение кредитов получать не может. Конечно, институту удалось найти обходные пути для кредитования и как-то приспособиться к таким условиям, используя лазейки в законодательстве. Фактически нас вынуждают переходить к другим формам собственности. И это государственная политика и идеология. В то же время, если посмотреть на наших китайских конкурентов — Шанхайский институт керамики Академии наук КНР — то мы увидим, как может успешно развиваться на базе академического института подразделение, подобное нашему, но при другом законодательстве.

— Но все же, прибыль вашей группы по некоторым проектам превышает 40 %?

— Прибыль — понятие относительное. Не всегда высокая прибыль является показателем эффективности производства. Если вы из-за нехватки оборотных средств снижаете расходы на ремонт помещений, не поддерживаете оборудование в надлежащем состоянии, не вкладываете средства в совершенствование производства, в НИОКР, то одномоментно получите высокую «прибыль». Но как можно вкладывать в развитие производства, если нет уверенности в возможности продолжить дело завтра? Сегодня мы вкладываем в развитие меньше, чем несколько лет назад. Правда, за счет этого зарплата сотрудников возросла. Но это сиюминутная выгода, а работать нужно на перспективу.

— Есть ли какой-то выход из этого тупика?

— По логике властей, например, такой: покинуть институт и создать свою собственную фирму. Это означает разрушить все и начать с нуля. Думаю, что это не выход.

— Связываете ли свое будущее с технопарком?

— Для меня, учитывая возраст, наш технопарк — слишком отдаленная перспектива. Кроме того, пока позиция Минэкономразвития по технопарку мне видится так: «Мы не будем разбираться, что у вас тут делается — не поймешь, где кончается наука и начинается бизнес. Мы построим все заново, по лучшим правилам, буквально в чистом поле». Но у нас не так много ресурсов, чтобы ими бросаться. Я больше верю в тот рост, который является плодом естественного развития.

— Выгодна ли работа вашей группы Институту неорганической химии?

— В каком смысле? Если измерять выгоду только отчислениями от наших контрактов, несомненно, выгодна. Но в таком случае, институту должно быть все равно, что мы производим: водку или кристаллы. Важнее другое. Если наука будет окружена высокотехнологичным производством, это создаст выгодную среду для науки. Выгодную не в денежном эквиваленте — в этом смысле гораздо прибыльней, например, казино. Образования, подобные нашему, активно поддерживают фундаментальную науку, понимают необходимость исследований. Известно, что в России работают 10 % ученых всего мира, а наукоемкой продукции выпускается всего 0,3 % от мировой. Т.е. по этому показателю эффективность российской науки очень невысока, и сегодня небогатая Россия финансирует мировую науку, ведь фундаментальная наука — это всемирное достояние. Ученые правильно возражают, что инновации — далеко не главное в науке. Они не виноваты, что в стране наука не востребована — это их беда, но от этого не легче. Я просто не могу себе представить, что фундаментальная наука сможет нормально существовать при сохранении таких диспропорций.

— Но все же, несмотря на все сложности, работу вашей группы можно назвать успешной. И удается это немногим. В чем же секрет?

— Кое-что нам действительно удается, но надо понимать, что эта прочность не бесконечна. Конечно, есть в нашем успехе и элементы везения. Слишком много рисков, мы все время на грани возможного — идем «на бреющем полете». Немалую роль сыграла наша ставка на экспорт. Лишь в 2001 г., впервые за много лет, российские производители приобрели у нас несколько кристаллов. Но до сих пор доля российских потребителей составляет лишь единицы процентов. Очень беспокоит, что с каждым годом все больше отечественных исходных материалов и компонентов, приборов приходится заменять на импортные — российские оказываются дороже и хуже или вообще исчезают.

Основы же нашего успеха в международном партнерстве базируются на многолетних научных исследованиях, позволивших нам достичь превосходства в качестве кристаллов, которое мы стараемся поддерживать. Но при этом мы тратим немало усилий, чтобы следовать тривиальным правилам, которые все знают: обязательное соблюдение сроков поставок, недопущение брака, аккуратная упаковка, своевременные ответы на все письма, никакой путаницы и забывчивости в отношениях с партнерами. Это важнейшее условие успеха.

— На что же вы надеетесь?

— Я, пожалуй, процитирую одного из героев вольтеровского «Кандида»: «Будем работать без рассуждений — это единственное средство сделать жизнь сносной».

стр. 6