Воспоминания о Викторе Кузьмиче

 

Габуда Святослав Петрович (23.04.1936 – 07.04.2015).
Период работы в ИНХ СО РАН: 1973 – 2015.
Доктор физико–математических наук (1969): зав. лабораторией радиоспектроскопии (1973); ведущий научный сотрудник, главный научный сотрудник (1991 – 2015).
Награды: Лауреат государственной премии РФ (1995).

 

Воспоминания о Святославе Петровиче:

 
д.ф.-м.н. Козлова С.Г.;     д.х.н. Федоров В.Е.;      «Наука в Сибири» № 38 (2524) 01.10.2005;    «Наука в Сибири» № 17 (2552) 01.05.2006;    "Навигатор" № 17 (581) 04.05.2007;    «Наука в Сибири» № 10 (2995) 21.05.2015; "Журнал структурной химии" № 2 (2016);  академик РАН Бузник В.М.; к.ф.-м.н. Сапига А.В. 

 

Д.ф.-м.н. Козлова С.Г.

Святослав Петрович Габуда родился 23 апреля 1936 года в Польше, в семье священнослужителя, высшее образование получил в Одесском государственном университете им. И.И. Мечникова. Научная деятельность Святослава Петровича началась в 1958 году в Институте физики СО АН города Красноярска, куда его пригласил на работу академик Л.В. Киренский.

 

В 1963 году С.П. Габуда защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата физико-математических наук, посвященную изучению подвижности молекул воды в цеолитах методом ядерного магнитного резонанса, а в 1969 году – диссертацию на соискание ученой степени доктора физико-математических наук по теме «Исследование слабых взаимодействий в кристаллах методом ядерного магнитного резонанса».

С 1968 года заведовал лабораторией кинетических процессов в Институте физики СО АН  г. Красноярска. В 1972 году молодой доктор был утвержден в ученом звании профессора по специальности «радиофизика, включая квантовую радиофизику».

 В 1973 г. он возглавил лабораторию радиоспектроскопии в Институте неорганической химии СО РАН города Новосибирска, созданную по решению Президиума СО АН. С 1991 по 2015 гг. С.П. Габуда работал в ИНХ СО РАН им. А.В. Николаева в должности ведущего, а затем – главного научного сотрудника лаборатории физической химии конденсированных сред.

В 1995 году С. П. Габуда стал лауреатом Государственной премии Российской Федерации по науке и технике за работу «Радиоспектроскопические и квантовохимические методы исследования в химии твердого тела». С.П. Габуде принадлежит создание нового подхода к описанию молекулярной диффузии в спектрах ядерного магнитного резонанса в кристаллогидратах и гидратированных белках. Этот подход молодой Святослав Петрович с успехом отстаивал на знаменитом физическом семинаре у П.Л. Капицы. Дальнейшее развитие идей С.П. Габуды привело к возникновению нового направления в спектроскопии ЯМР, связанного с вопросами молекулярной подвижности в пористых системах (цеолиты, глины, биополимеры и др.).

Святослав Петрович обладал уникальными способностями на розыгрыши. Одним из таких розыгрышей был анекдот, им придуманный, который касается происхождения слова «салфетка», по аналогии со словом «бистро».

«В период русской оккупации Парижа (1814—1818) русские солдаты и казаки во французских кафе и ресторанах ели очень быстро, но неаккуратно. Один из русских казаков, когда по его лицу потекли жир и сало, стал кричать своему денщику по имени Федор принести портянку, чтобы вытереть себе лицо. Это вошло в привычку, и в конце концов он стал просто кричать: „Сало! Федька!“. Услужливые официанты, заметив это, в один прекрасный день настригли много чистых тряпочек и разложили их по столикам кафе. На этих тряпочках было написано слово на французском языке „serviette“, так как французы не смогли правильно произнести на французском языке сочетание русских звуков из букв „салофедька“». Друзья Святослава Петровича искренне расстраивались, когда узнавали, что рассказ Святослава Петровича о происхождении слова «салфетка» был просто его выдумкой.

Ушёл из жизни 7 апреля 2015 года, похоронен в Новосибирске, возле Академгородка.

 

Д.х.н.Федоров В.Е.

Профессору Святославу Петровичу Габуде на 70-летний юбилей, 23 апреля 2006 г.

На средний слог – получится Габуда,
А на последний – будет Габуда.
Но очевидно (в этом нет сомненья!) -
Как это имя не произноси,
Оно, пусть и с ошибкой в ударении,
Известно. И не только на Руси.
Габуда многогранен, образован,
На старый мир имеет свежий взгляд,
И парадигмой ни одной не скован:
Творит идеи яркие подряд.
С ним обсудить любую тему можно –
От нано- до космических проблем.
Он о вещах безумно архисложных
Расскажет так, что всё понятно всем.
Беседа с ним всегда обогащает.
Профессор для общения открыт.
И каждый собеседник понимает,
Что перед ним редчайший эрудит.
Талант и ум, да глаз лукавых пара,
В которых огонек горит всегда.
Пусть светлая улыбка Юбиляра
Нас согревает многие года.

Профессору, доктору физ.-мат. наук Святославу Петровичу Габуде теперь уже на 75-летний юбилей, 23 апреля 2011 г.

 Есть реалии даже и в сказках.
Смысл глубокий у истин простых.
Кто рождается в Светлую Пасху –
Причисляется к лику святых.
Ты родился под праздник великий.
И у нас есть коварный вопрос:
«Ты уже номинован сим ликом?
Или малость еще не дорос?»
Размышляя над этим вопросом
(С юбиляром знаком много лет),
Так скажу: ты в науке с Христосом
Где-то рядом. Сомнения нет.
Ты в науке, бесспорно, великий.
А в общении - парень простой.
Ты творец. И обзоры и книги
Без конца пишешь. Прямо Толстой!
Не привержен к пустому пиару.
Дать готов очень дельный совет.
Я хочу пожелать Юбиляру
Так держаться еще много лет.

 

Святославу Петровичу Габуде, апрель 2015

Ты, не закончив важные дела,
Ушел в свою последнюю дорогу…
Твоя звезда гореть еще б могла…
Но, видно, так угодно было Богу.
Твоим умом всегда был восхищён.
С тобой мы долго, искренне дружили.
В твоём мозгу был триллион извилин.
Хватило бы на нескольких персон.
Не осознать ни сердцем, ни умом,
Что ты закрыл свои глаза навеки.
Но мы в сердцах твой образ сбережём.
Твои друзья, соавторы, коллеги. 

                       

ПИСЬМЕНА НА ВОДЕ

Ирина Самахова «Наука в Сибири», № 38 (2524), 1 октября 2005 г.

Профессор Святослав Габуда, физхимик, лауреат Государственной премии и обладатель одного из высоких в новосибирском Академгородке индексов цитирования в зарубежных научных изданиях, несколько припоздал на нашу встречу в Институте неорганической химии. По весьма уважительной причине: вместе с рабочими-такелажниками «тягал» через окно лаборатории ценную научную установку весом в 5 тонн, которая в дверь не проходила. Тащили, заметим, в институт, а не из института — из чего уже можно заключить, что здесь упорно продолжают заниматься наукой.

Фото В. Новикова

— Нанотехнологиями интересуетесь? Вынужден огорчить: таковых на сегодня не существует. Это красивая выдумка вашего брата-журналиста Эрика Дрекслера, который в своих околонаучных эссе сумел представить сугубо научное открытие новых модификаций углерода — наносферической (фуллерены, 1985 г.) и нанотрубочной (1992 г.) в качестве свидетельств наступления нового этапа научно-технической революции, названного «четвертой волной». Как и положено сотруднику Института научного прогнозирования (Palo Alto Institute of Prediction, CA, USA), Дрекслер выдал прогноз, что примерно через 15-20 лет (то есть в наши дни!) наука преодолеет фундаментальные трудности, связанные с пределами миниатюризации электронных устройств. И тогда появятся интеллектуальные роботы размером с амебу, которые смогут прямо из окружающей среды извлекать необходимые элементы и «выращивать на дому» и жилые помещения, и фурнитуру, и транспортные средства, или, к примеру, производить полный «ремонт» нашего организма, путешествуя по кровяному руслу.

Дело не ограничивалось публикацией бестселлеров Э. Дрекслера «Машины творения» (Лондон, 1990), и «Наносистемы» (Нью-Йорк, 1992). Резко увеличился рейтинг широкопрофильных (межнаучных) журналов типа «Nature» и «Science», в которых публиковались работы о наиболее «горячих» результатах. Пользовались спросом даже сборники трудов научных конференций по «нанотехнологиям» и проблемам создания «небиологической» — искусственной жизни (напр. «Искусственная жизнь» под ред. С. Г. Лафтона. Сан-Франциско, 1989). Нанотехнологии стали предметом пристального внимания правительства США как проблема «стратегического» значения.

Вспоминаю курьезный случай 15-летней давности с нашей заявкой на доклад на конференцию по проблемам нанотехнологий, которая должна была состояться в Калифорнии, США. Заявку приняли; особенно приятно, что с устным докладом и с обещанием оплаты всех расходов. Тогда я даже пожалел, что с самого начала отказался от поездки в пользу напарника. Соавтор — Эм Баскин, сотрудник Института физики полупроводников СО РАН (теперь — сотрудник Техниона в Хайфе, Израиль), в назначенный срок отправился в Москву за американской визой, но — сюрприз — посольство ему отказало на том основании, что данная область знаний (нанотехнологии) находится под жестким контролем Госдепартамента. Оказалось, что для участия в подобной конференции надо было подавать заявку за месяц! В других случаях — на конференции по проблемам элементарных частиц, по ракетным делам и т.д. визы выдавались в течение одного-двух дней.

Трудно было вообразить, что весь этот бум закончится классической «панамой» — аферой, вроде нашего дефолта. Страсти вокруг нанотехнологий достигли апогея, когда в 1999-2001 гг. в журналах «Nature» и «Science» появился ряд сенсационных публикаций, сообщающих о создании «нанотранзистора» на базе одной молекулы (фуллерена). Это было похоже на воплощение радужных прогнозов; стоимость акций научных компаний «зашкаливала», а основного автора публикаций — 30-летнего Яна Гендрика Шона, сотрудника лабораторий Белл, прочили в Нобелевские лауреаты ближайшего года. Все было бы прекрасно, если бы не придирчивость научной общественности. Оказалось, что результаты более 100 публикаций Шона не подтверждаются, а в отношении трех ключевых сообщений об «одномолекулярном транзисторе» было доказано наличие подлога. Итог — Шона уволили, а в отношении его соавтора и научного руководителя, проф. Батлогга, был употреблен термин «buck» (козел) [G. Brumfiel, Nature 419, 419-421 (2002)]. Другой итог — резкое падение курсов акций научных компаний; потери вкладчиков никто и не собирался возмещать, их «нагрели» примерно на 100 млрд долл.! Данная сумма подозрительно близка к бюджету расходов правительства США на Иракскую компанию (80 млрд), начатую всего три месяца спустя после обрушения надежд на скорую победу в битве за научно-технический прогресс.

— Но есть и другие идеи — «квантовые точки», «квантовые ямы»…

— Конечно есть, это передний край современной физики полупроводников. На данном направлении сосредоточены огромные усилия, эти усилия оправданы достижениями современной полупроводниковой микроэлектроники. Но сама идея о «полупроводниковом» механизме сложнейших явлений в живых организмах (и о возможности искусственного воспроизведения подобных явлений с использованием полупроводников) не нова. Ее высказал биохимик Альберт Сент-Дьердьи в своей книге «Биоэнергетика», изданой в 1957 г., перевод на русский язык в 1960 г. Жирную точку на этой идее поставил один из крупнейших физиков ХХ века Виталий Лазаревич Гинзбург, подвергший подходы А. Сент-Дьердьи обоснованной критике (в 1960 г.). Новые «реаниматоры» полупроводниковой идеи жизнедеятельности стараются об этом эпизоде истории не вспоминать, а зря.

— Иными словами, термин «нанотехнологии» существует, но реальных технологий пока что нет. Тогда что есть?

— Есть увлекательная тайна, восходящая к основам мироздания, и есть ученые, в том числе и российские, которые пытаются ее разгадать. С одной стороны, микроэлектроника уже практически достигла предела миниатюризации, который выглядит непреодолимым. Технически возможно изготовить транзистор в два раза меньшего размера по сравнению с транзисторами в процессорах Intel, это продемонстрировали ученые компании IBM. Но такой транзистор отказывается устойчиво работать, он включается и выключается спонтанно, когда «сам того пожелает». Это происходит из-за влияния квантовых флуктуаций, роль которых становится доминирующей на расстояниях порядка нанометра и менее. Ведь электрон — это элементарная частица, обладающая волновыми свойствами. Представьте, что мы попытаемся что-то написать на поверхности воды. Ничего не получится: волны и колебания поверхности тут же сотрут ваши письмена. Так и наноустройства — от них не удается добиться стабильности, необходимой для работы технических систем. И дело тут не в несовершенстве самих устройств, а в свойствах физического мира, который подчиняется собственным законам. С другой стороны, наука уже достаточно разобралась в устройстве живой материи, чтобы понять, что там фундаментальные запреты квантовой механики каким-то образом преодолеваются. Ведь явления жизни, такие, как считывание информации и аутокопирование ДНК, основаны на атомных процессах, протекающих на наноуровне. И не кто-нибудь, а сам Евгений Вигнер, один из основателей квантовой механики и Нобелевский лауреат, доказал теорему, согласно которой квантово-механическая вероятность аутокопирования ДНК равна нулю! Может быть, биомолекулы принципиально отличаются от прочей материи, и законы физики на них не распространяются? Это вдохновляет сторонников божественного происхождения жизни, но ученые никогда не согласятся с таким положением, равносильным окрику «Не вашего ума дело!»

— Выходит, наука оказалась в тупике?

— Да, но как раз главное ее назначение — искать выходы из тупиков. Важнейший шаг к раскрытию тайны был сделан математиком Дж. фон Нейманом, который детально показал, что, так называемая, линейность взаимодействий и связей в сложных системах неизбежно влечет за собой их неспособность к самокопированию и самовоспроизведению. Иными словами, секрет аутокопирования ДНК (и нанотехнологий будущего) состоит в нелинейном характере каких-то взаимодействий, которые, в конечном итоге, могут быть учтены современными методами квантовой химии. Под нелинейностью подразумевают, что реакция на воздействие непропорциональна самому воздействию. Подобное нарушение пропорциональности было найдено в работах нашей группы при исследовании взаимодействий электронов и ядер в молекулярных системах. В рамках довольно грубого приближения теории движения частицы в быстропеременных полях (описанной в курсе Л. Ландау и Е. Лифшица) оказалось возможным учесть влияние быстрых электронных флуктуаций на относительно более медленные движения ядер водорода. Наша публикация на эту тему (совместно с сотрудниками Национальной лаборатории сверхсильных полей в Таллахасси, Флорида, США) вышла в международном журнале «Solid State Communication».

— Чем практически может помочь такая работа в продвижении к нанотехнологиям?

— Прежде всего, проясняются тонкости механизма ауторепликации ДНК. Молекула ДНК представляет собой двойную спираль, и ее две «нитки» связаны водородными связями. При репликации эти связи должны сначала «порваться» (или выключиться), и вместо одной двойной спирали получаются две однонитчатые молекулы. Далее водородные связи должны включиться вновь, чтобы образовались две новые двойные спирали в двух новых клетках. Это и есть мейоз — основа жизни. Но физический механизм включения и выключения водородных связей оставался непонятен. В результате нашей работы выяснилось, что этот механизм может базироваться на некоторой корреляции движения электронов и протонов, которая, в свою очередь, связана с изменениями кислотности среды. Более того, стало ясно, что механизм репликации, основанный на включении-выключении водородных связей, не является уникальной особенностью живых систем и ДНК. Недавно опубликованы данные ряда оригинальных исследований химиков из Оксфорда, которые обратили внимание на способность к самокопированию глинистых минералов (типа монтмориллонита), для которых характерен химически индивидуальный рисунок структуры поверхности нанослоев. При увеличении влажности миниатюрные кристаллы растут за счет образования водородных связей между слоями, а при высыхании — расщепляются на абсолютно идентичные по индивидуальному рисунку пластинки. Каждая из таких пластинок может стать зародышем нового кристалла с тем же рисунком поверхности. Таким образом, просматривается механизм аутокопирования, отдаленно напоминающий процесс редупликации двойной спирали ДНК и тоже связанный с включением-выключением водородных связей.

— Просматривается ли свет в конце тоннеля?

— Большую роль играет начальная установка, и, если она выбрана (или угадана) правильно, то мы обязательно выйдем на решение имеющихся фундаментальных проблем. Классическая квантовая химия исходит из так называемого приближения Борна-Оппенгеймера, в соответствии с которым полагают, что движения электронов и ядер независимы друг от друга. В большинстве случаев это хорошее приближение, но в некоторых случаях, таких, как эффект Яна-Теллера, и, как оказалось, разрыв водородных связей, оно не работает, и приходится рассматривать корреляцию движения электронов и ядер. Заметим, что теория полупроводников и квантовая теория твердого тела также исходят из приближения Борна-Оппенгеймера. Это приближение хорошо поработало в микроэлектронике, но похоже, что на наноуровне оно уже неэффективно, что и привело к кажущейся неразрешимости проблем нанотехнологий.

— Оппенгеймер — это тот самый «отец атомной бомбы»?

— Именно так, и, кстати, Теллер — также пресловутый «отец», но водородной бомбы (в американском варианте; известно ведь, что наши физики здесь были первыми). Считается, что оба «отца» не особенно преуспели в науке, но оказались неплохими менеджерами. Этот факт заслуживает внимания, поскольку он разрушает устоявшийся стереотип «талантлив во всем!» или, попроще, «и швец, и жнец, и на дуде игрец»…

— Можно ли считать, что новый подход ведет к «квантовому» компьютеру?

— Решительно нет. Ставшее модным в последние годы словосочетание «Квантовый компьютер» — это не более, чем очередная химера и ловушка для акционеров. Компьютер не может быть квантовым по той простой причине, что обычные состояния 0 и 1 логических элементов в квантовом варианте могут существовать (в «чистом» виде) только в отсутствие каких-либо воздействий. При первой же верификации эти состояния перестают быть чистыми, иными словами они становятся смесями исходных состояний 0 и 1. А надо иметь в виду, что верификация состояний логических элементов осуществляется с тактовой частотой компьютера порядка миллиарда раз в секунду, поэтому любая информация в таком компьютере ни сохраняться, ни обрабатываться не может.

— Слушая вас, в очередной раз убеждаешься, что голь на выдумки хитра. Получается, что даже в нынешнем своем не лучшем состоянии, российская наука способна внести свой вклад в решение проблемы нанотехнологий. Вы поддерживаете идею академика Ж. Алферова о необходимости соответствующей национальной программы? Для ее успеха нужны большие вложения или что-то еще?

— Национальная программа — вещь замечательная, но мне показалось не совсем правомочным упоминание в этой связи Манхэттенского проекта. Его задачей была практическая реализация атомной бомбы, а до этого был большой этап фундаментальных поисков, которые проходили на базе Чикагского университета. С нанотехнологиями мы находимся скорее на этом этапе, и деньги сейчас нужны не на «бомбу», а на фундаментальные исследования. Кроме того, для успеха дела необходима реформа науки, ее дебюрократизация. Существующая организация российской науки сложилась в советский период, в условиях жесткого контроля со стороны партийных органов и Госбезопасности, и хорошо известен уровень ответственности научных работников во времена Берии. В современных условиях почти нет ни контроля, ни ответственности. В этом сейчас убедился известный российский олигарх, который имел неосторожность выделить РАН 33 миллиона долларов на исследования в области водородной энергетики. В результате получил отчет на двух страницах (фигурально выражаясь), разъярился и теперь пытается с помощью ревизоров выяснить, куда ушли его миллионы. Результат расследования можно предугадать — деньги поглотила бесчисленная орда чиновников от науки, которые не хотят, да и не умеют организовать работу ученых в новых экономических условиях. Сейчас идет много разговоров о реформе науки. Либеральное крыло правительства предлагает, в сущности, приватизацию НИИ, но боюсь, в результате с наукой произойдет то же, что произошло с российской промышленностью — большей частью разграбленной и уничтоженной. По моему убеждению, науке в первую очередь нужны дебюрократизация и ясная система оценки научного труда. После Второй мировой войны такую реорганизацию провели в Германской (Кайзеровской) академии наук, очень похожей на нынешнюю РАН. Она превратилась в сеть небольших дееспособных институтов имени Макса Планка, которые совершили небывалый научный рывок: за период с шестидесятых по девяностые годы ХХ века немецкие ученые удостоились 30 Нобелевских премий. Науку Восточной Германии в девяностые годы тоже «перелопатили» — существенно сократили и передали фундаментальные исследования в университеты. При этом наука и высшее образование остаются государственными. Разработаны понятные критерии оценки качества интеллектуального труда: научный сотрудник должен публиковаться в рейтинговых журналах и отчитываться за гранты, университетский профессор — иметь на своем курсе определенное число студентов (которые, прошу отметить, записываются на курс добровольно). У нас же ученый — это человек, защитивший диссертацию. С высоты своей учености он говорит: «Вы мне дайте денег и отойдите, потому что только я могу понять, чем занимаюсь». Естественно, все меньше желающих делать такие вложения.

— Не хотелось бы заканчивать на такой унылой ноте. Расскажите, что это за штуковину вы вносили в институт через окно, зачем она нужна?

— Это магнит напряженностью поля 21 тыс. Гаусс. У наших партнеров по совместному российско-американскому проекту магнит выдает напряженность поля в 10 раз больше (210 тыс. Гаусс). Но такой магнит в 100 раз дороже, а его эксплуатация возможна только в рамках Национальной лаборатории США. Но для полной картины необходимы измерения в широком диапазоне полей, поэтому несомненно, что и наша установка будет востребована. Планируемые работы включают исследования проблемы влияния постоянных и переменных магнитных полей на организм. Это влияние связано с природными включениями наночастиц магнетита (четырехокиси железа) в решетчатой кости черепа и в окрестностях корней зубов. Исследование позволит продвинуться в понимании возможных механизмов влияния мобильников на мозг, а также возможных перспектив использования молекулярного магнетизма в нанотехнологиях будущего.

 

РЯДОВОЙ БОЕЦ НАУЧНОГО ФРОНТА

Ирина Самахова «Наука в Сибири» № 17 (2552) 1 мая 2006 г.

23 апреля отметил свой юбилей профессор Святослав Петрович Габуда — человек талантливый и эрудированный, обаятельный и остроумный, всегда готовый делиться своими уникальными знаниями и научными идеями.

Святослав Петрович приехал в Сибирь сразу после окончания Одесского университета в 1958 году. Поступив на работу в Институт физики Красноярского научного центра, он прошел обычный путь от старшего лаборанта до завлаба, и к 33 годам стал доктором физико-математических наук, чуть позже профессором. К настоящему времени С. Габуда — зав. лабораторией и главный научный сотрудник Института неорганической химии СО РАН, автор 8 монографий и 380 научных статей, лауреат Государственной премии РФ в области науки и техники (1995 г.) за цикл «Разработка квантово-химических и ЯМР методов в химии твердого тела». С самого начала деятельности сфера его научных интересов вращается вокруг проблем нелинейной динамики молекул в нанопористых средах неорганического и биологического происхождения — цеолитах, глинах, биополимерах. Как научный руководитель С. Габуда подготовил более 80 кандидатов наук, был научным консультантом по 10 докторским диссертациям в областях физико-математических, химических, биологических и даже (одна) — медицинских наук(!). Он автор множества научно-популярных и публицистических статей. Среди недавних нашумевших публикаций — интервью по проблемам нанотехнологий под названием «Письмена на воде» («Новая Газета» (московское издание), № 66 от 12 сентября 2005 г.; расширенный вариант: «Наука в Сибири», № 38, 2005 г.). Там были высказаны довольно резкие суждения по поводу всемирного бума вокруг новых форм углерода, что скорее отвлекает научные силы и финансы от решения фундаментальных физико-химических проблем, связанных с областью нанотехнологий. Круги от интервью расходятся до сих пор, поэтому разговор с юбиляром мы начали с этой острой темы.

— Среди откликов на публикацию есть удивительный упрек по поводу того, что «автор не является членом комитетов и советов по нанотехнологиям», и, следовательно, «не является специалистом…». Как можно прокомментировать подобные нападки?

— Это чистая правда, я не являюсь членом ни одного комитета или совета «по направлению». Там заседают, по преимуществу, администраторы от науки, а я — рядовой боец научного фронта, и у «нашего брата» несколько иная шкала ценностей, и другие авторитеты…

— Любопытно узнать, кто был вашим главным авторитетом?

— Моим первым авторитетом в науке был Петр Леонидович Капица. В то давнее время, в начале шестидесятых, все молодые физики стремились сдать «теорминимум» Ландау. Я бодро выступал на семинаре у теоретиков (у Халатникова; Ландау после аварии в семинарах уже не участвовал). Тогда же (в 1961 г.) мне удалось «пробиться» на престижнейший Общемосковский физический семинар Капицы в Институте Физпроблем. Я рассказывал о необычных свойствах «цеолитовой», или, как теперь принято говорить, нанокапиллярной воды. Капица оживленно комментировал, ссылался на свои собственные исследования роли «малых водных кластеров», их фундаментального значения для понимания «элементарного акта» жизнедеятельности — процесса репликации ДНК, на близкие по духу публикации Л. Полинга в данной области и на свою несбывшуюся мечту «заняться биофизикой». Впоследствии я получил от П.Л. Капицы весьма лестный отзыв на свою кандидатскую диссертацию. Моя докторская диссертация также была связана с «цеолитной» тематикой, точнее, была посвящена решению довольно сложных теоретических вопросов динамики наножидкостей в каналах цеолитов и подходам к их исследованию с помощью спектроскопии ядерного магнитного резонанса (ЯМР).

— Ваша Госпремия тоже имела отношение к исследованию свойств цеолитов?

— Это целая история. Все началось с того, что публикацию по «супергидратации» цеолитов при высоких (более 15 тыс. атм.) давлениях заметил Николай Леонтьевич Добрецов, тогда директор ИГиГ СО РАН. Обнаруженные нами особенности нанокапиллярной воды давали ключ к пониманию свойств связанной воды в глубинных породах Земли и, что особенно важно, впервые открывали путь к пониманию движущей силы вулканических взрывов и физико-химического механизма образования тончайшей пыли (вулканического пепла). «Про себя» мы думали также, что «супергидратация» может быть также движущей силой разделения двойной спирали ДНК (при делении клеток) и динамики множества молекулярных «био-машин». Был поставлен вопрос о заявке на открытие, но, в конечном итоге, спустя 8 лет, нам присудили Государственную премию в области науки и техники. С удовольствием вспоминаю активное участие и помощь Валентина Афанасьевича Коптюга, поддержавшего нас. На обсуждении работы в Институте химической физики РАН основной интерес вызвали именно необычные свойства наноразмерных форм вещества, а также связанная с ними «третья спектроскопия ЯМР». Это новое направление, играющее роль промежуточного звена между спектроскопиями твердых веществ и жидкостей. Актуальность нашей до сих пор продолжающейся работы подчеркивает также тот факт, что с прошлого года издательство «Springer» начало выпуск (конечно, независимо от нашей деятельности) нового международного журнала «Microfluidics & Nanofluidics», посвященного исследованию свойств наножидкостей и поиску методов управления движением вещества в наноканалах.

— Как соотносятся эти исследования с проблемой нанотехнологий?

— В широком плане все это относится к проблемам изучения свойств «наножидкостей» внутри наноразмерных каналов в органических и неорганических композитах. Это значительный пласт науки, в том числе затрагивающий фундаментальные проблемы биологии, а также гипотетических пока нанотехнологий. Один из интригующих здесь вопросов — возможность замены электронных токов потоками наножидкостей в логических элементах на базе наноканалов в цеолитовых структурах, а возможно и в каких-то нанотрубках. Это отдаленно напоминает известную в науке «пневмонику», в которой вместо электронных токов (в логических элементах электроники) использовались потоки воздуха в схемах, составленных из трубочек и вентилей-переключателей. До наших работ оставалось полностью неясным, как можно сконструировать «нанопереключатели», и как регулировать потоки «наножидкости в наноканалах». Мы полагаем, что наши результаты помогут решить эту проблему. Но на месте одних проблем возникают новые, не менее трудные, так что до конца тоннеля еще идти и идти…

— Похоже, нынешние администраторы от науки не замечают этого направления, или не хотят замечать?

— Замечают, иначе ничего бы вообще не получилось. Но проблема в том, что администраторы просто не успевают следить за всеми первоисточниками (научными публикациями), а «вторичные» источники информации, вроде текстов от «научных писателей» (science-writer’s), не всегда объективны. Яркий пример — ажиотаж по поводу фуллерена — новой формы углерода (наряду с алмазом и графитом), обнаруженной в 1985 г. в Аграрном университете рисоводства штата Техас (Rice University, Houston, Texas; открытие отмечено Нобелевской премией по химии за 1995 г.). За истекшие 20 лет никаких полезных свойств у фуллерена не обнаружили, но в фантазиях околонаучных популяризаторов фуллерен стал будто бы основой «нанотранзистора» и «нанотехнологий». В итоге тема фуллеренов и нанотрубок стала доминирующей и приоритетной для финансирования, создается некая виртуальная реальность, затмевающая реальные задачи и проблемы…

— Давайте, оставим эти серьезные проблемы и вернемся к симпатичной персоне юбиляра. Некоторые психологи усматривают важное значение имени и фамилии в судьбе человека. Каковы ваши комментарии?

— Скорее, все наоборот, как у американских индейцев, которые давали имена по личным качествам. Например, зоркого человека могли назвать «Соколиный Глаз». Наши фамилии унаследованы от предков, но вряд ли мы так уж наследуем их личные качества. Я лично происхожу из Галиции (регион Карпатских гор), и моя фамилия, по всей вероятности, произошла от галльского слова «Багауда», что есть аналог санкритского слова «Багадур», а по-нашему — «Богатырь», или «Богатырев». Искаженная форма этого слова возникла, тоже предположительно, под влиянием венгерского слова «буда» — жилище, или поселение. Германизированная форма моей фамилии известна как Габсбург, поскольку в германский языках «бург» — эквивалент «буды». Только все это словоблудие не имеет никакого реального значения. Имя как имя, и фамилия — как фамилия.

— Ну уж нет! Габуда-Габсбург — это звучит! Так и будем вас теперь называть… Шучу! Оставайтесь, пожалуйста, самим собой и будьте здоровы: работы впереди непочатый край.

P.S. Святослав Петрович — старинный друг нашей редакции. «НВС» от души поздравляет его с юбилеем!

 

ГЛАЗАМИ ДРУЗЕЙ: СВЯТОСЛАВ ГАБУДА

Нина ЛОГВИНЕНКО "Навигатор" № 17 (581) от 04.05.07

К 50-ЛЕТИЮ АКАДЕМГОРОДКА

Мне давно хотелось рассказать об этом удивительном человеке, но в повседневной суете все откладывала, пока не узнала, что корреспондент «Навигатора» собирается взять у него интервью. Даже испугалась, что это будет кто-то, а не я. Да простит меня коллега. Бросаю все дела, звоню.

Святослав Петрович Габуда – ученый с мировым именем, член-корреспондент Российской академии естественных наук, главный научный сотрудник Института неорганической химии. Какие дороги привели выпускника физфака Одесского университета в наши сибирские края? Кто он и откуда?

Себя Святослав Петрович считает потомком южных славян, поселившихся на территории Польских Карпат во времена Стефана Батория. Это был небольшой по численности народ – лемки со своим языком, своей культурой. Дед по материнской линии – староста католической церкви, отец – помощник священника, люди по тем временам высокообразованные, сумевшие дать детям хорошее домашнее образование в рамках начальной школы. В первые послевоенные годы в местечке Бещады, где жила семья, сложилась крайне опасная для родителей обстановка. С одной стороны – бесчинствующие бандеровцы, ненавидевшие поляков, с другой – Советская власть, преследовавшая служителей церкви. Было принято решение переселиться в Украину. Хорошая подготовка дала возможность Святославу поступить сразу в 5-й класс средней школы, которую он окончил с золотой медалью. А дальше – университет.

После окончания учебы в 1958 г. с группой сокурсников, увлеченных физикой, Святослав Петрович приехал в Новосибирск. Строился в Академгородке ИЯФ, а пока работали в тесном кабинете Сибирского отделения Академии наук на Советской, 20. Однажды к физикам заглянул Л. Киренский из Красноярска и предложил работу в уже действующем Институте физики. 13 лет молодой ученый занимался научным поиском в области спиновой резонансной спектроскопии, ЯМР-томографии, химии твердого тела, изучением свойств природных цеолитов. 1964 год ознаменовался защитой кандидатской диссертации, 1969-й – докторской. Стал лауреатом Государственной премии за радиоспектроскопические квантовохимические методы исследования в химии твердого тела. Все эти годы Святослав Петрович был неразрывно связан с Академгородком.

Я познакомилась с этим уникальным человеком в далеком 1973 году, когда он вместе с сыном переехал в Новосибирск. В его дом меня привела Надежда Сарапульцева, ставшая впоследствии женой Святослава. Общительный, остроумный, немного ироничный хозяин дома испытывал каждого пришельца на «прочность». С легкой улыбкой он выдавал за научный факт нечто придуманное им и наблюдал реакцию слушателя. Уловил подвох – принят в круг друзей. К счастью, я была принята сразу.

Сначала меня поражала спартанская обстановка в квартире, где все – от мебели до люстры – было сделано руками Святослава Петровича. И это не от недостатка средств, а по велению души. Потом меня удивило то, что он не позволяет никому даже посуду помыть после чаепития. Приезжали «заморские» коллеги и тоже поначалу дивились своеобразию быта советского ученого, пока не поняли, что у него другой уровень ценностей, другие приоритеты. «Мне все равно, какой кавардак в квартире – важно, какой порядок в голове», – не раз шутил он.

Порядок порядком, а вот сколько информации вмещает эта голова! Будучи полиглотом, владеющим многими европейскими языками, обладая феноменальной памятью, Святослав Петрович успевает следить за всеми новинками научной мысли в разных областях: будь то химия или физика, биология или медицина, история или литература, искусство или политика. И обо всем у него свои оригинальные суждения. Но самое удивительное в этом человеке – это его способность делиться бесценным даром знаний со всеми, кто способен мыслить. У меня всякий раз после общения с ним голова буквально распухала от полученной информации. Этой его способностью делиться не раз пользовались соискатели от кандидатов до докторов, научным руководителем которых был Святослав Петрович. Стоит им задать наводящий вопрос – и только успевай записывать. Увлеченный, он не замечал, как наговаривал целый раздел будущей диссертации. Неслучайно так много среди кандидатов и докторов людей, обязанных Святославу Петровичу своей научной карьерой. Мы попытались подсчитать, сколько их, но так и не смогли. Остановились на полусотне.

Двери его квартиры практически не закрывались на замок. Любимым местом в доме для всех была и остается по сей день кухня. Здесь пили чай с бутербродами, общались, пока хозяин занят. Неизменными участниками наших посиделок были кошка Ксюша, артистично возлежавшая около самовара, и попугай Кеша, который садился на верх самовара, а то и на голову кому-нибудь и голосом хозяина произносил целые научные монологи, которые слышал, когда хозяин накачивал информацией очередного соискателя.

Практически ничего не изменилось в доме с тех далеких семидесятых. Правда, теперь всюду порядок, красивая мебель – это заслуга Надежды. А вот Святослав Петрович все так же гостеприимен, радушен, слегка ироничен, и по-прежнему в доме много людей. Не успели мы начать разговор «по теме», как приехала младшая дочь Надежды Елена с дочкой. Внучка тут же завладела вниманием деда и потащила за руку в другую комнату, потом – старшая Татьяна с мужем, следом с радостными возгласами появилась и сама хозяйка, все такая же ясноглазая, улыбающаяся, веселая и жизнерадостная. И закрутилась знакомая карусель непринужденного общения. «Деловые» разговоры пришлось перенести на следующий день в кабинет Святослава Петровича в институте. И, конечно же, прежде всего разговор пошел об исследованиях свойств нанопористых образований – природных цеолитов. Совместно с И. Белицким была разработана технология применительно к сорбции цезия. Это позволило в роковом 1986 году спасти Днепр от радиоактивного загрязнения после чернобыльской катастрофы.

Святослав Петрович стал генератором идеи создания при Совете Министров программы «Цеолиты России», в рамках которой отдел «Росцеотехнология», возглавляемый им, занимался изучением и внедрением технологий на основе природных цеолитов в различные отрасли биологии, медицины, сельского хозяйства, промышленности и даже косметологии. Уже получены впечатляющие результаты применения нанотехнологий в стоматологии и травматологии. Святослав Петрович убежден, что существует генетическая память на процесс взаимодействия органических и неорганических веществ между собой в живой клетке. В лаборатории ведется активная работа по изучению этой проблемы, и уже есть результаты, позволяющие говорить о крупном научном открытии. Совместно с С. Литвиновым создан реплантант ЛитАр, позволяющий восстанавливать разрушенную костную ткань. Святослав Петрович демонстрирует снимок пациента с огромным дефектом лобной кости после травмы, и вот тот же пациент с полностью восстановленной лобной костью. То же самое и с реставрацией зубов. Изобретение запатентовано и пользуется спросом как у нас, так и за рубежом. «Мы надеемся, что удастся реализовать проекты, направленные на разработку новейших нанотехнологических средств оздоровления всего организма человека», – говорит ученый, и я верю, что так оно и будет.

От научных проблем беседа как-то само собой перешла на геополитические темы. Недавно Брукингский институт, специализирующийся на проблемах современной России, обнародовал аналитический доклад. Ссылаясь на Г. Грефа, Иен Трейнор заявил, что Сибирь – это дыра, в которую утекают ценные государственные ресурсы, регион, который следует предоставить самому себе и дать ему утонуть либо выплыть за счет законов рынка. Если это произойдет, «Сибирь превратится в пустыню с несколькими оазисами вдоль Транссибирской железной дороги протяженностью 8000 км». Святослав Петрович не мог не откликнуться на «сенсационное» заявление американцев. Он с возмущением говорит о том, что «реальный план развития Сибири был разработан самими сибиряками, в недрах Сибирского отделения РАН, совместно с полпредом президента Л. Драчевским, именно этот план является основой для дальнейшего развития и реформ. Специфичность Сибири состоит в том, что здесь никогда не было рабства, и одновременно была религиозная и этническая терпимость. Особенность сибирской ментальности высветилась в реакции научного сообщества сибирских научных центров. Крах командно-административной системы не стал катастрофой и не остановил работу. Все так же работает ускоритель и синхротронный центр ИЯФа, химики и биологи активно осваивают методику финансирования через гранты и прямые контакты с зарубежными партнерами. Есть спокойная уверенность в том, что интеллектуальные технологии нам по плечу, лишь бы не мешала устаревшая административная система».

На этой оптимистичной ноте я и хочу закончить свой рассказ, тем более что поступил сигнал Интернета – это сын Мариан Святославович Габуда из Италии вышел на связь. Пора уходить, но не хочется, ведь так много еще не сказано моим другом. А рассказать есть о чем.

 

В АКАДЕМГОРОДКЕ ОН СГОДИЛСЯ (ПАМЯТИ С.П. ГАБУДЫ)  

академик РАН Бузник В.М.

Известна народная поговорка «где родился, там сгодился», но это не про профессора Святослава Петровича Габуду (СП).  

Родился он, даже не в Советском Союзе, а в Закарпатском селе «Волосатое», которое во время рождения (23 апреля 1936 года) входило в состав Польши, в семье священнослужителя.  Поселковую школу он закончил с золотой медалью, в которую поступил, сдав экстерном экзамены за семь классов. Если учесть, что у сельского паренька было много различных обязанностей (огород, хозяйство, скотина и пр.), то его успех в школьном образовании – результат природных задатков, склонности к обучению и познанию и, разумеется, упорства.

Медаль позволила поступить ему в Одесский государственный университет им. И.И. Мечникова, который Святослав Петрович посчитал наиболее достойным, и который закончил с красным дипломом.  Университет стал первой попыткой найти место, где ему хотелось бы «сгодиться».  Далее был следующий шаг - в 1958 году группа физиков-выпускников университета отправилась в организованное Сибирское отделение Академии наук СССР в Новосибирске, но там им встретился Л.В. Киренский, директор только что открывшегося Института физики Сибирского отделения, впоследствии академик АН СССР, и результатом стал их переезд в Красноярск. Одесситы составили костяк теоретического отдела и ряда лабораторий магнитного профиля в Институте физики.  

 СП искал место, где можно жить и работать, но с четким желанием заниматься наукой и именно физикой. Будучи по университетской подготовке физиком-теоретиком, он всё-таки пошёл работать в экспериментальное подразделение - лабораторию радиоспектроскопии. Эта наука представлялась очень перспективной, и не без основания, поскольку по ней было присуждено пять Нобелевских премий (по физике, химии и медицине).

На красноярском этапе его научная карьера складывалась блестяще. Так в 1963 году он защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата физико-математических наук, связанную с изучением подвижности молекул воды в цеолитах методом ядерного магнитного резонанса, а в 1969 году – докторскую диссертацию «Исследование слабых взаимодействий в кристаллах методом ядерного магнитного резонанса». С 1968 года он заведовал лабораторией, а в 1972 году был утвержден в ученом звании профессора по специальности «радиофизика, включая квантовую радиофизику».

В радиоспектроскопии сложилась сложная градация исследований, прежде всего по природе резонанса: электронный парамагнитный резонанс (ЭПР), к которому можно отнести и ферромагнитный резонанс; ядерный квадрупольный (ЯКР); ядерный магнитный (ЯМР). В последнем доминировали два направления: ЯМР спектроскопия высокого и низкого разрешения.

Первое направление оказалось чрезвычайно эффективным в изучении строения жидких, в основном, органических соединений, и биологических процессов, тогда как второе, менее распространённое, касалось изучения твердых телах. Это же было уделом материаловедов, кристаллографов, и требовало специальных знаний по физике и химии твердого тела, а также наличия навыков по извлечению микроскопической информации из уширенных спектров ЯМР.

СП принадлежал к «твёрдотельщикам», и можно с уверенностью утверждать, что он был ведущим специалистом не только в России, но и в мире. Перечень его интересов был велик: электронное строение твердотельных материалов (ионных, ковалентных, координационных соединений), динамика атомов и молекул; особенности топологического строения твердых тел, что важно для физики и химии твердого тела, кристаллохимии, минералогии, твердых электролитов, биологических объектов и процессов, и многого другого.  

Внешне СП выглядел привлекательно, чему способствовала его внешность (симпатичное лицо, располагающая улыбка и стройная, в молодые годы, фигура), импозантные манеры, характерные для физиков, пребывавших в те годы в почёте. Внешне он держался доброжелательно и располагал к общению, отсутствовало внешнее высокомерие.

Запомнилось большое число афоризмов и анекдотов, произносимых им - остроумных и всегда уместных. Особо удивляли его ироничные филологические «изыски», касающиеся происхождению ряда слов, в частности, таких как салфетка, теоретик и др., отличавшихся иронией, но с интересной доказательностью и логикой. Особенностью его мышления было стремление изложить мысль максимально просто и наглядно, какой бы сложной она ни была; это относилось и к науке, и к жизни в целом.

Удивляла широта его научных интересов, строившаяся на   природном любопытстве, наблюдательности и желании обязательно дать наглядную интерпретацию увиденному явлению, кроме этого, была и настойчивость. Так ряд задач он решал десятилетиями, т.к. они его не отпускали. Его компетентность не была поверхностной, что позволяло искать решения конкретных проблем, используя подходы, применяемые в других науках, и делал это он смело. Внешне это выглядело как озарение, но в действительности всё шло в соответствии с поговоркой, что эрудиция - мать интуиции.

Его интересы распространялась на естественные науки во всем многообразии, историю, религию, литературу и языкознание, культуру, музыку, живопись, психологию, и др. СП черпал знания чтением литературы и не только научной, он любил научно-популярные журналы типа «Наука и жизнь», «Химия и жизнь», из участия в различных научных семинарах и дискуссиях. Свой кругозор он расширял подготовкой и чтением лекций в Красноярском университете.

 Знания из областей, отдалённых от его научной деятельности, СП получал из общения с людьми других профессий, среди которых были археологи, врачи, писатели, архитекторы, скульпторы, художники, спортсмены, профессиональные путешественники, в том числе Ф. Конюхова.

Складывалось впечатление, что у СП не было учителей в форме научного наставничества, ему доставляло удовольствие самому найти хорошую научную задачу, при этом он просматривал множество вариантов, цитирую Эйнштейна: «из ста задач, всего десять хороших и лишь одна стоящая». С другой стороны, он внимательно следил за исследователями и людьми, которые казались ему интересными. А поскольку он что-то черпал от них, то они были его неформальными учителями.   Особо ему нравился и удавался поиск и решение задач на стыке радиоспектроскопии с другими науками: физикой твердого тела, кристаллографией, квантовой химией, биологией и медициной.

Его отношение к Красноярску, как географическому объекту, было благосклонным, особенно к окрестностям: окружающие город сопки, по-видимому, напоминали ему Закарпатье. Он с большим удовольствием совершал лесные прогулки, чаще всего в заповедник Красноярские столбы. Делал это зачастую в сопровождении сотрудников лаборатории, и походы, как правило, превращались в полноценные научные семинары, проходившие в неформальной обстановке, без оргвыводов и в приятной «природной аудитории». Все это расковывало сотрудников и делало семинар эффективным в научном плане.

За пару лет до отъезда он увлекся горными лыжами и часто ездил на трассы, расположенные в округе Красноярска. Катался СП не очень здорово и, понимая это, он с иронией утверждал, что лыжи нужны для того, чтобы в автобусе уступали место – жил он в городе, а работал в Академгородке и приходилось часто пользоваться общественным транспортом. Позже, уже в Новосибирске, СП переключился на яхтенный спорт, совершая походы по Обскому морю.  

Не могу сказать, что всё его в Красноярске устраивало, и после защиты докторской диссертации, он стал посматривать «на сторону». Возможно, не устраивал статус красноярской науки, который был не столь высок, как в столице, в подмосковных академических центрах, да и в Новосибирске, а СП был человеком в меру амбициозным. С другой стороны, число наук, культивируемых в Красноярском научном центре, был невелик: физика, в основном связанная с магнетизмом; биофизика; лес и древесина; в начальной фазе развития химия.

СП же имел больший интерес и компетентность и в других науках, к примеру геологии и минералогии, химии, материаловедении, биологии, медицине, и многие работы вёл, сотрудничая с исследователями других научных центров. Кстати, взаимодействовал он мастерски, будучи в полном понимании и компетенции партнеров из других научных направлений. Можно отметить, что семейные обстоятельства не способствовали удержанию его в Красноярске.  

   У него было перспективное предложение из Владивостока от члена-корреспондента АН СССР Ю.В. Гагаринского (директора Института химии ДВО), с которым он долго и продуктивно изучал строение неорганических фторидов. Предлагались: должность заместителя директора по науке, квартира, и прочие блага. Имелась прекрасная перспектива расширения исследований, но это его не соблазнило, скорее всего, из-за того, что не любил заниматься административной работой.

..

В почёте были нестандартные персоны, и именно таковым был СП, который с энтузиазмом включился в общественную жизнь городка, у него появилась возможность познакомиться и повседневно общаться с новыми интересными людьми, и не только из науки. Не менее активно он включился и в исследовательскую работу, т.к. открылись новые возможности совместных исследований с геологами, биологами, медиками и химиками.

Его квартиры как в Красноярске, так и в Академгородке постоянно были наполнены большим количеством посетителей самого разного толка, особенно в период его холостяцкой жизни, обстановка была дружественной, но сумбурной. С обретением СП семейного статуса обстановка упорядочилась, но гостеприимство и доброжелательность остались. Как селянину по происхождению, ему очень импонировал Академгородок - все необходимые структуры, включая работу, были в пределах пятнадцати минут пешего хода, а соседями зачастую были друзья.

Он постоянно источал новые, нестандартные научные, ненаучные и антинаучные идеи по всему, что его окружало, и делал это легко и непринуждённо - зачастую трудно было различить, где иронический розыгрыш, а где серьёзные суждения. При всей внешней легковесности отношения к официальному формату ведения научных исследований, он трудился много, напряженно и постоянно. В одной командировке мне довелось ночевать с ним в одном гостиничном номере, и я был удивлён, увидев его ночью за письменным столом: объяснение было таким - надо было записать приснившееся. 

Работы С.П. Габуды получили признание научного сообщества. Так в 1995 году он стал лауреатом Государственной премии РФ по науке и технике за работу «Радиоспектроскопические и квантовохимические методы исследования в химии твердого тела». Им был создан и признан новый подход описания молекулярной диффузии в кристаллогидратах и гидратированных белках; его он с успехом отстаивал на знаменитом физическом семинаре академика П.Л. Капицы.

Развитие идей СП привело к возникновению нового направления в спектроскопии ЯМР, связанного с вопросами молекулярной подвижности в пористых твердотельных системах (цеолиты, глины, биополимеры и др.). Признание его работы получили и за рубежом. Подтверждением этому стал тот факт, что когда после его кончины выпускался специальный номер Журнала структурной химии (т.57, №2, 2016), посвященный его восьмидесятилетию, помимо российских авторов откликнулись и прислали статьи представители Италии, Великобритании, Норвегии, США, Канады, Польши.

Он не чурался прикладных исследований, к примеру, участвовал в разработке и создании приборов для измерения влажности в геологических и биологических объектах, обнаружения пластиковых мин с применением методов ядерного резонанса. СП – автор десяти патентов, что немало для научного сотрудника, всю жизнь проработавшего в академических институтах.  

СП был прекрасным беллетристом, что проявлялось в стиле написания научных книг, которых было более десятка. Особенно это проявилось в его монографии «Связанная вода: факты и гипотезы», но наиболее многогранно этот талант проявился в большом числе статей и эссе, опубликованных в газете «Наука в Сибири» по самым разным темам, порой и неожиданным для читателя.  В базе данным CAPlus зафиксировано 336 публикаций СП, большинство из них находятся в ведущих отечественных и зарубежных журналах. По современным меркам это не выдающийся показатель, но надо помнить, что основная его научная деятельность проходила в эпоху до «хиршевского психоза».

Вокруг Габуды всегда роилась научная молодёжь, да и состоявшиеся в науке люди, поскольку, общаясь с ним можно было почерпнуть интересную и полезную научную идею, по-новому взглянуть, на, казалось бы, давно известные вещи. Под его руководством было защищено более тридцати кандидатских диссертаций по физико-математическим, химическим, биологическим и медицинским наукам, а восемь его учеников стали докторами наук.

Логичен вопрос, почему же СП, при таких показателях и качествах, не был избран членом РАН? Причин несколько, первая в том, что для избрания необходимо желание и соответствующие организационные усилия, которые он, в требуемом объеме, не проявил, по каким-то причинам. Во-вторых, при академическом избрании учитываются не только научные результаты, но и научно-организационная и административная работа, а выше отмечалось, как он относился к администрированию. В-третьих, к оригинальным кандидатурам на выборах относятся особо внимательно и настороженно, а СП был таковым.

Трудно в полном объёме сделать полную и адекватную характеристику такому человеку как СП, тем более в сжатой форме, поэтому ряд аспектов его жизни не был затронут здесь. Но в моей памяти он остался таковым, как выше описан.

Возвращаясь к поговорке, приведенной в начале, можно заключить, что Новосибирский академгородок, в котором он прожил большую часть жизни (более сорока лет) был для него местом, где комфортно жилось и работалось, состоялась семейная жизнь. Иными словами, Академгородок – это то место, где он сгодился во всех отношениях.

 

ПРОФЕССОР С.П. ГАБУДА

академик РАН Бузник В.М. "Журнал структурной химии" 2016. № 2, Т. 57. 227 – 229. 

 

 

УЧЕНЫЙ – ЭНЦИКЛОПЕДИСТ

Сапига Алексей Владимирович, доцент, к.ф.-м.н., ученик Габуды С.П. Крымский федеральный университет им. В.И. Вернадского (КФУ), физико-технический институт.  Кафедра физики конденсированных сред, физических методов и информационных технологий в медицине. 

О Габуде Станиславе Петровиче я был наслышан задолго до нашей встречи. О нем много говорил и мой тогдашний шеф Щербаков В.Н., который работал в его лаборатории. Что-то рассказывали мои однокурсники. Им повезло писать диплом в Новосибирске. Несмотря на информацию из разных источников, Габуда воспринимался мною совсем абстрактно. У меня не было ни малейших мыслей о том, как он выглядит в жизни. Поэтому первая встреча была полна неожиданных впечатлений.

В дверном проеме нашей лаборатории, входящим из полумрака в светлое помещение, я впервые увидел Святослава Петровича. Он произвел на меня двойственное впечатление. С одной стороны сразу бросилось в глаза, что это «человек – глыба», а с другой - я подумал, что у нас будут не простые отношения. Хотя все оказалось не совсем так, как мне представлялось.

Середина 80-х, я тогда молодой еще аспирант из провинциального ВУЗа, примерно раз в год приезжал на неделю в командировку в ИНХ. Всякий раз общение с Габудой давало мне много нового и неожиданного. Святослав Петрович очень по-доброму относился к своим аспирантам. Организовать место в гостинице в разгар очередной конференции или предоставить комнату у себя дома, если мест сегодня ну совсем не было. Или достать билет на самолет летом в Крым, на завтра! - Это он все делал как само собой разумеющееся. Но еще он всячески заботился о том, чтобы его аспиранты занимались не только своей узкой областью, но развивались вширь и вглубь совсем разных наук.

Святослав Петрович Габуда сам был очень разносторонним ученым. Кажется, не было сфер науки, которые бы его не интересовали. В ту эпоху, задолго до интернета, доступ к научным новостям был ограничен, а он почти каждый день в лаборатории что-то рассказывал. Это было не подобие ленты новостей, поскольку рассказ всегда сопровождался комментариями. Габуда буквально сыпал идеями, развивая новость в аспектах, далеко выходящих за исходную информацию.

Часто вечерами он забирал меня от установки и мы шли в криогенный корпус. Заходили за Николаем Клавиевичем Морозом и втроем шли пешком от института до дома, где жил Габуда. Всю дорогу обсуждалась какая-то научная проблема. Шел буквально мозговой штурм. Мне было весьма полезно слушать мэтров, и только иногда, когда дело касалось того, что знал хорошо, я решался вставить свои «пять копеек».

В один из моих приездов в декабре 1985 г. Святослав Петрович вдруг дает мне два журнала со словами: «Тебе в гостинице по вечерам делать нечего, почитай». Это были два номера  «Роман-газеты», в котором был напечатан роман эссе «Память» А. В. Чивилихина. Предложение прочесть роман меня удивило. Можно было ожидать от шефа задание проштудировать статьи по теме диссертации, но какое отношение историческое эссе имело к моей науке, было совсем не понятно. Хотя как автор Чивилихин был мне знаком, но я сразу подумал, что если и буду читать, то только если совсем нечем будет заняться.

Вечером того же дня было не холодно и мы втроем, не спеша по чуть похрустывающему снегу шли в сторону Морского проспекта. В этот раз разговор зашел о совсем другой науке. Видимо, Святослав Петрович сильно увлекся этнографией и эмоционально обсуждал с Морозом, где, когда и какие народы заселяли Великую русскую равнину и Сибирь. Тема для меня совсем незнакомая, и я ощущал себя полным профаном. Поэтому придя уже довольно поздно в гостиницу, я взялся читать роман. Прочел быстро и перед отъездом вернул журналы. Святослав Петрович принимая журналы, спросил: «Понравилось». Я кивнул. Он улыбнулся плотно сжатыми губами и сказал: «Тебе потом пригодится». Откуда он это знал?

В последний день перед отъездом Святослав Петрович отрывает меня от работы за установкой и говорит, что сейчас ему надо присутствовать на заседании, и он хочет взять меня с собой. Заметив мое неудовольствие, сказал: «Тебе будет полезно». Заодно попросил захватить материалы к статье, которую мы не успевали обсудить. Мы поехали в «Дом ученых». Там, оказывается, собрали высшее руководящее звено Академгородка на обычную для советской эпохи политучебу.

Вот только лекция, которую читала женщина-академик, была вовсе не проходной  пропагандистской болтовней. С цифрами и фактами она разбирала проблемы советской экономики. Это было примерно за полтора года до начала гласности и конечно произвело на меня сильно впечатление. Ведь тогда все, что касалось фундаментальных проблем социализма, всячески замалчивалось. Да и сам Святослав Петрович поначалу пытался сосредоточиться на статье, потом увлекся докладом. Когда ехали в институт всю дорогу в автобусе, Габуда сосредоточенно молчал, а уже на остановке, вдруг сказал: «Запомни. Грядут большие перемены». Предвидел ли он тогда, насколько большими будут перемены, я конечно не знаю.

В первый же день моей следующей командировки Святослав Петрович вручает мне пропуск и дает указание завтра быть на конференции по ядерной физике в ИЯФе. Я попытался возразить, что тема конференции к моей работе ну совсем не имеет никакого отношения, а командировка короткая, но шеф меня прервал одной фразой: «Тебе будет интересно». На следующий день я с трудом высидел утреннее заседание.

И тут выяснилась, зачем меня направили на конференцию. Оказывается, в этот день была экскурсия по ИЯФу. Хотя конференция была международной, нам показали все. Японцы стайкой всюду следовавшие за экскурсоводом непрерывно щелкали направо и налево экзотическими тогда «мыльницами». Мы осмотрели циклопические установки, пульт управления похожий на рубку какого-то звездолета, рабочие места и с диковинными тогда цветными дисплеями, и все предыдущие версии ускорителей на встречных пучках. Нас даже пустили в туннель, где под потолком было подвешено само ускорительное кольцо, увитое медной шиной в руку толщиной. Сказать, что мне было интересно – ничего не сказать. Да и где еще увидишь ускоритель, с самым подробным рассказом начиная с истории института до массы технических подробностей.

Уже во второй половине 80-х самым большим интересом у Святослава Петровича стала биофизика и примыкающие к ней темы. В каждый мой приезд он давал мне очередную книгу, в том числе и свои труды на эту тему. Обсудив наши научные проблемы, которые касались проблемы физики молекулярной подвижности в твердых телах, он часто тут же переводил разговор, указывая на сходство физических механизмов в биологических объектах.

Как и предсказывал Святослав Петрович, знание смежных научных тем, которые он давал для дополнительного изучения, мне действительно пригодилось. Впоследствии, читая лекции студентам физикам, я мог поделиться своими впечатлениями о том, как же устроен реальный укоритель. А потом мне вообще довелось читать лекции и по биофизике уже для студентов-медиков. Пригодилась и лекция по экономике.    

Но самое неожиданное продолжение имело этнографическое направление. В начале осени 1986 года, когда уже год, как ввели сухой закон, но Союз еще был нерушимый, я оказался на очередной конференции. Меня поселили в комнату к двум физикам из Вильнюса. Им это соседство ну очень не понравилось. Один из них даже ходил ругаться и просил меня отселиться от них. Но гостиница была переполнена, а поэтому суровая советская администраторша, мягко говоря, эти жалобы проигнорировала. В последующие два дня литовцы  все время лопотали на своем языке и совсем меня игнорировали. Причина такого отношения к незнакомому им человеку мне была тогда совсем не понятна. Мы-то росли и воспитывались в духе пролетарского интернационализма. А вот эти два прибалта почему- то меня сразу невзлюбили.

Однажды вечером один из соседей куда-то ушел, другой маялся от скуки. А я достал книжку, посвященную вопросам этнографии, которую захватил с собой, и положил ее на стол. Вдруг вижу, рядом стоит сосед и с явным удивлением смотрит на книгу. Я сказал, что он может взять ее посмотреть. Он начал листать книгу. И тут слово за слово мы разговорились. Оказалось, что он даже чисто говорит по-русски.

Тут пришел второй сосед. Он вначале посмотрел на наш разговор с явным неудовольствием. Но вскоре сам принял участие в дискуссии. Обсуждали этногенез литовцев, русских, белорусов. Я, конечно, вооруженный знаниями, полученными с подачи Святослава Петровича, легко объяснил литовским националистам, откуда есть пошла русская земля, и кто такие они, литовцы, по происхождению. Немного поспорили, но в итоге мы сошлись во мнениях. Они мне рассказали неожиданную историю. Оказывается у них на кафедре ведется работа по переводу всех научных терминов на литовский язык.

- Зачем? – спросил я.

– Нам понадобится в скором будущем, - загадочно ответил один из литовцев. Так мы подружились и даже пили вместе какой-то «шмурдяк», с трудом добытый, несмотря на «сухой закон». Так в самом начале перестройки я встретился с тем, что потом привело к распаду СССР. Как в случае с нашим знакомством в гостинице, не было никаких причин для конфликта. Просто помутнение в мозгах у некоторых наших бывших сограждан.

Вот, спустя много лет я и думаю, откуда Святослав Петрович тогда знал, что мне понадобится даже спустя годы.  Наверное, развитая способность к научному анализу явлений  сродни способности предвидеть ход событий по едва заметным фактам. Похоже, этим качеством Святослав Петрович владел в совершенстве.