В.В. Баковец; Н.Ф. Дидора; А.А. Камарзин; Л.М. Кравченко; Б.И. Пещевицкий; В.Н. Вертопрахов
Для меня Виктор Кузьмич является знаковой фигурой. Собственно, это человек, который открыл мне двери в науку, вот так, в одну минуту и навсегда. Понятно, что он сделал это осознанно, по рекомендации своих сотрудников: Н. А. Дорошенко и А. А. Камарзина, которые проверили мои мозги и руки на возможность развития. Но уж коли они приняли меня, дальше он отстаивал меня в администрации без оглядки. В этом он и есть весь, как я понял позднее. Человек, который прошел все тяготы Великой отечественной войны, относился к науке и ее служителям, так же как и на передовой, - глядя не в паспорт, а в глаза. В этой части Виктор Кузьмич был иной раз резковат. Это сейчас все стали мудрые и, по крайней мере, говорят о необходимости психологической реабилитации парней, участвовавших в локальных военных событиях. А те парни не получили такого внимания, поэтому резкость их суждений была по-своему оправданной. Вся научная деятельность Виктора Кузьмича, а это и была сама жизнь, доказала, что в науку он пришел не за чинами и регалиями, а для развития идей своих учителей. Я не помню, кто был его непосредственным учителем, но это была школа академика Н. С. Курнакова. Помню, когда я был зачислен в лабораторию «Высокотемпературных методов очистки веществ», которой Виктор Кузьмич заведовал, уже об очистке веществ не говорили, но то, что экстремально высокие температуры неорганического синтеза (выше 2000°С) использовались в лаборатории, это факт. Характерно, что Виктор Кузьмич не ставил свою диссертационную работу во главу угла в лаборатории. Свое направление исследований он осваивал с Алефтиной Куприяновой и Алексеем Шумкиным. Другие сотрудники решали другие задачи, чему Виктор Кузьмич всячески способствовал, а успешные достижения продвигались, опираясь на его авторитет. С другой стороны, все готовы были помогать и помогали решать некоторые частные задачи Кузьмича (так его звали за глаза).
В научной части Виктор Кузьмич работал с очень сложными силикатными системами. Эксперименты были ориентированны на сложное и уникальное оборудование, такое как ультрацентрифуга и печь термической диссоциации (выше 2000°С). Все это было сконструировано и изготовлено под его руководством. Помнится, объекты исследования Виктор Кузьмич брал часто непосредственно в природе, в прямом смысле, так как он хорошо разбирался в минералогии. Как-то его застали за разглядыванием большой гальки на железнодорожном полотне. После этого в лаборатории его образцы стали в шутку называть «собакидами», но он не обижался. К сожалению, в рамках физической химии силикатные системы не были удостоены должным вниманием в Институте, да и в новосибирском научном центре, поэтому результаты исследований не получили достойной высокой оценки и понимания. В такой ситуации Виктор Кузьмич принял неожиданное решение - уехать из Новосибирска еще дальше на восток, где и живет в настоящее время.
Во внеинститутской жизни Виктор Кузьмич был необычайно интересен. Как ученик старой школы, он был быстрее не химиком, а естествоиспытателем. Постоянно занимался сбором лечебных трав, которых он знал «в лицо» несть числа. Частично выращивал травы у себя на участке. Про разведение пчел можно было слагать анекдоты. Часто его, и в нормальном состоянии широкое, лицо превращалось в сферическое образование с узкими прорезями глаз. Юношеское восприятие жизни особенно отчетливо проявлялось в его самозабвенной любви к мотоциклу. По своим финансовым возможностям Виктор Кузьмич мог приобрести автомобиль, но он предпочел тяжелый «Урал» с коляской. Когда он сидел верхом на своем вездеходе - это было очень живописно. Военные праздники были для него всегда святыми, и этому иногда он отдавался до конца, но никто при этом не страдал, кроме, пожалуй, его жены Саши, да и то она его быстро приводила в норму. Песни военных лет мог слушать бесконечно, а когда запевал сам, слышно было за версту, правда, Шаляпиным он не был.
В общем, Виктор Кузьмич Вальцев очень простой, хороший человек, и колоритная фигура ИНХ'а старого образца, заложивший основы высокотемпературных исследований, которые живы частично и по сей день.
«КУЗЬМИЧ»
Виктор Кузьмич Вальцев был человек незаурядный, яркий, своеобразный. При становлении Института Виктор Кузьмич был заместителем директора и зав.лабораторией.
Характер имел решительный, крутой. Отличался мужественной внешностью: среднего роста, с плотной фигурой, величественной головой, с выразительными чертами лица и львиной гривой пышных волос. Запомнился его голос – красивый баритон.
С сотрудниками Института, и научными, и техническими, и рабочими, Виктор Кузьмич общался просто, демократично. Потому и звали его все между собой дружески – коротко Кузьмич.
Как научный руководитель был Виктор Кузьмич, по-моему мнению, больше администратор, чем ученый муж.
Работа в лаборатории у него спорилась. Сотрудникам предоставлялась большая самостоятельность. Основной проблемой нашей тематики было разделение редкоземельных элементов в расплавленных солях. Лучшим оборудованием в то время в лаборатории были два новейших чешских полярографа ZP-60 и позднее ZP-64. Их использование позволило выполнить красивую работу по полярографии РЗЭ в расплавах при высокой температуре. Публикация этой работы вызвала интерес у немецких коллег. Они прислали в Институт письмо с просьбой выслать оттиск нашей статьи. Начиналось письмо словами: «Уважаемый доктор, профессор В.К. Вальцев…» Мы очень смеялись, профессора в лаборатории у нас не было.
По инициативе нашего товарища А. Камарзина в лаборатории была оборудована хорошая мех.мастерская. В ней можно было проектировать и изготовлять руками искусного мастера И.И. Федорова оригинальные установки. Их применение в решении поставленных проблем открывало в науке новые имена.
Ядром коллектива лаборатории были Александр Камарзин, Николай Дорошенко, Стелла Артамонова (наша звезда), Лилия Кравченко и другие. Атмосфера была теплая, товарищеская. Дружеское общение продолжалось и вне стен Института, в общежитии, на прогулках, занятиях спортом.
Были в лаборатории и конфликты организационного или научного характера. Такие, например, как вызванные расстановкой оборудования в новых комнатах Института, обсуждением с научным руководителем рукописи доклада на конференцию, определение очередности при защите кандидатских диссертаций. Но общими усилиями конфликты вскоре улаживались.
Виктор Кузьмич был хороший семьянин, имел трех детей, был хлебосольным хозяином, приглашал в дом своих сотрудников и друзей.
Совсем недолго в лаборатории Виктора Кузьмича работал, по окончании целевой аспирантуры в МГУ, Федор Андреевич Кузнецов.
В то время в Институте практиковалось в расширение основной тематики, принятие соц.обязательств. Под руководством Ф.А. Кузнецова вместе со Стеллой Артамоновой и Тамарой Чусовой мы успели сделать такую работу. Была применена новая для нас методика исследования свойств РЗЭ в расплавах с использованием потенциометрических измерений. Вскоре Ф.А. Кузнецов получил свою лабораторию.
За короткий срок в лаборатории были подготовлены и защищены 4 кандидатские диссертации и затем подготовлены и были обсуждены на Ученом Совете Института 2 докторские диссертации: Вальцева В.К. и Камарзина А.А.
В конце 60-х годов Виктор Кузьмич уехал в г. Хабаровск. Там предполагалось создать новый научно-исследовательский институт. Директором его был рекомендован Вальцев В.К.
А.А. Камарзин
ВОСПОМИНАНИЯ ОДНОГО ИЗ СТАРЕЙШИХ.
Первая группа сотрудников ИНХ-а прибыла в Новосибирск 8 марта 1958 года. В их числе были: В.К. Вальцев, Саша Юков, В.Г. Торгов, Н.И. Антипов, А. Назин и др. Я сначала поехал к родителям в Кемерово, а через месяц – в апреле 1958г. также прибыл в Новосибирск. К эому времени три семьи: Антиповы, Юковы и я с женой получили трехкомнатную квартиру на пл. Калинина. Там мы прожили до 1961 года, до окончания строительства института и переезда в Академгородок.
Поскольку с 1958г. по 1961г. на Советской 20, где все сотрудники ИНХ располагались, не были созданы нормальные условия для работы, группа сотрудников во главе с В.А. Михайловым была откомандирована на Новосибирский завод химконцентратов для выполнения специального задания. В этой группе находились: А. Камарзин, Н. Антипов, С. Харченко, В. Соколова, А. Назин. За время работы ~2,5 года группа во главе с В.А. Михайловым решила специфическую задачу, в результате которой СССР стал обладателем еще одного актинида, которого страна до этого не имела. По завершении этой работы пришла пора переезжать в Академгородок.
А.В. Николаев перед началом работы Института говорил, что основным направлением работ будет развитие химии лантанидов и актинидов. Его задумка относительно химии лантанидов, мне кажется полностью осуществилась, чего нельзя сказать относительно актинидов.
Когда В.К. Вальцев стал заведующим лабораторией, я был в составе этой лаборатории. Хочу сразу сказать, что мне с В.К. Вальцевым работать было легко и спокойно. Никакого давления от него я не испытывал. Всем работалось с ним спокойно, без всякой нервотрепки. Самое интересное и замечательное в отношении В.К. Вальцева это то, что, перейдя из дирекции в лабораторию, он ни на один день не бросал самостоятельной работы своими руками. Нас он сильно не посвящал в свои изыскания, очевидно, он яростно трудился над какой-то своей мечтой. По прошествии какого-то времени он написал докторскую диссертацию сугубо по своим исследованиям, сделанным только своими руками. Другие сотрудники лаборатории имели каждый свою тематику. Насколько я помню, работы сотрудников в его диссертации не звучали. Вот таков В.К. Вальцев.
Еще один эпизод из жизни. В 1962 или в 1963 году несколько сотрудников лаборатории вместе с В.К. Вальцевым решили спуститься на плоту по реке Томи. Доехали на поезде до ст. Юрга, сколотили там плот, сели и поплыли до Томска. Плыли, наверное, дней 5-7, и уже близок г. Томск. До него остался один дневной переход. Но, когда мы вылезли на берег для ночевки, то на прибрежных полянах обнаружили сплошное море грибок – только белых. В.К. Вальцев был заядлым грибником. Душа его не вытерпела, и он скомандовал брать грибы и грузить во что попало. Помню, всю ночь мы сушили грибы на костре (насушили примерно 2 кг), а утром пошли в ближайшую хату и попросили на их чердак развесить остальные грибы для сушки. Надеясь, что кто-нибудь приедет снова в г. Томск, сядет на автобус, доедет до этого поселка и заберет эти грибы. Увы, этого не произошло. Наверное, хозяин чердака был очень доволен, а мы удовлетворились теми 2 кг грибов, которые насушили за ночь.
Вот такие истории происходили в 1962-1963 гг. на заре нашей работы в ИНХ-е.
Л.М. Кравченко
«Виктор Кузьмич Вальцев… Кто он? Какой?»
Первый замдиректора по науке в 1958г. Он не отличался импозантной и вальяжной внешностью В.М. Шульмана, блистательностью С.С. Бацанова, педантичностью К.Е. Миронова. Выходец из простой крестьянской семьи, фронтовик, ученик Николаева, проработавший с немцами после войны в «закрытом ящике», Виктор Кузьмич был первым «десантником» в Новосибирске. Пользуясь своим служебным положением, он сразу предлагал молодым выпускникам с красными дипломами (разве это плохо?) идти к нему в лабораторию. Вот почему мне посчастливилось работать рядом с Федором Андреевичем Кузнецовым (ЛГУ и МГУ), Тамарой Чусовой и Володей Соколовым (МГУ), Стеллой Артамоновой (РГУ), Женей Аввакумовым (ЛГУ), Александром Камарзиным и Николаем Дорошенко (из Менделеевки), Валей Ковыртиной и Милой Ситниковой (КГУ) и многими другими.
Здесь были и синтетики, и аналитики, и физхимики, и технологи, большинство из них в своем научном генетическом дереве родоначальником могут поставить заведующего лабораторией разделения редкоземельных элементов Вальцева Виктора Кузьмича. Почему? Его отличительными чертами были самобытность и демократизм, в хорошем понимании этого слова. Имея философский склад ума (В.К. был первым руководителем философского семинара), зажигая идеей, он никогда не давил при ее выполнении, давал возможность всем проявить свои творческие способности на деле. Не случайно наша лаборатория была самой плодовитой на изобретения. Один из немногих он любил работать руками больше всего, экспериментально проводил проверку идей, но никогда не останавливал вырвавшихся вперед со своими идеями. Его можно было видеть в к. 111 главного корпуса, колдующим у печей с опытами, казавшимися почти алхимическими, всю неделю, а в субботу (мы тогда еще работали) – с мастеровыми, жаждущими получить свои 100 граммов спирта. В 1965г. он первым с ними же осваивал «садовую целину», как бы тогда уже зная, что с нами будет через 30 лет. Крестьянская самобытность не мешала ему приглашать в коттедж, где он поселился со своей большой семьей, всех желающих осваивать лыжи и встречать Новый год.
Да, самобытность Виктора Кузьмича проявлялась во всем, даже в его защите докторской, когда через 15 минут после начала доклада он спросил у Борескова, сколько ему еще осталось, как бы давая понять, что это пустое дело, и уже оппонентам пришлось его защищать, а не ему защищаться. И когда он отказался ехать в ВАК, где его должны были утвердить, по той простой причине, что он все же будет продолжать работать.
В 90-м году я встретила В.К. в Хабаровске и он увлеченно рассказывал мне о своих работах по искусственному интеллекту и с военными…
В 96-м ему исполнилось 70 лет, а мы даже не знаем, где он, но хочется его поздравить от всей души. Я надеюсь, что он жив и здоров, как человек, ставший вегетарианцем 40 лет назад, изучавший тогда же арабскую письменность, чтобы прочитать древние папирусы…
Вот такой он русский самобытный мужик, ученый-демократ, ВИКТОР КУЗЬМИЧ МАЛЬЦЕВ.
Воспоминания проф. Б.И. Пещевицкого
Я приехал сюда, когда заместителем директора, заместителем Анатолия Васильевича Николаева, был Виктор Кузьмич Вальцев. Невысокого роста, крепыш, который с первого по последний день войны отвоевал артиллеристом практически на передовой. Конечно, это не могло не сказаться на его характере, его отношении к людям, но это был замечательный человек. Вы понимаете, это был человек, которых я сейчас называю: - ''Честный человек". Человек, которому на слово можно было верить. Просто, вот скажет человек, значит, так и сделает, и никаких там задних мыслей. Иногда, может быть, казалось, что он выступает резко, а он иначе просто не мог. Как у него на душе было, так он и говорил. И был он тогда единственным заместителем у Анатолия Васильевича Николаева и мы как-то так с ним довольно быстро сдружились. И работы он ставил очень интересные. Он фактически исследовал кислотно-основные взаимодействия (или, если можно сказать более широко, донорно-акцепторные взаимодействия) в неводных средах. Именно в неводных средах. Это, пожалуй, единственные работы, которые у нас в институте были для неводных сред. Известно, что неводные среды могут быть всякие, ну, скажем, органические растворители, а он выбрал трудную среду для исследования - расплавы солей. Интереснейшие результаты у него были, и я-то думаю, что если бы эти работы у нас в Институте продолжились в том аспекте, в котором их ставил Виктор Кузьмич, наверняка уже к этому времени были бы получены очень интересные результаты. У него, по крайней мере, заделы были исключительно интересные, мне он о них рассказывал. Эта одна из сторон, которая нас в то время сближала, потому что когда-то меня детально интересовали так называемые обобщенные теории кислот и оснований, когда рассматриваются не только водная среда и передача протона, а, действительно, в более широком аспекте, чем кислоты, которые часто упоминают, как кислоты Льюиса. Мы часто с ним эти проблемы обсуждали.
Это был очень интересный человек, и, как я уже сказал, исключительно честный. Он знал лекарственные травы и очень детально. Правда, сборы, а сборы - это значит смесь разных трав разного влияния, он делал сам. Причем, экспериментировал он, в первую очередь, на себе. Как-то он приготовил такую смесь, что, проверив ее на себе, покрылся язвами. Но потом выяснил, какую-то он там траву лишнюю добавил. Кстати, относительно самих смесей: пока по-настоящему на себе не проверит, никогда никому не рекомендовал их. Он был сам для себя, так сказать, подопытным кроликом. Но я знаю, что он очень многим помог своими рекомендациями. Сейчас ведь это тоже стало применяться. У нас в Новосибирске широко представлены немцы - гомеопаты. На самом деле, конечно, среди трав очень много полезных и целебных, и животный мир, например, давно этим пользуется, это всем хорошо известно. А он занимался этим делом всерьез, не просто как, скажем, некоторые деревенские знахари. Они, конечно, знали старые рецепты, а он еще искал и новые рецепты и уже с позиции научных основ. Не просто так смешать что-то, а исходя из соображений влияния одной травы на одни органы жизнедеятельности, другой травы - на другие. У него всегда были большие заготовки трав. К тому же, он совершенно не ел мясо. Это был убежденный вегетарианец. А рыбу ел с удовольствием, а я баловался рыбалкой и часто его рыбой угощал. Потом мы вместе и на рыбалке бывали, и это тоже нас сближало. Ну, конечно, поскольку он не ел мясо, он старался, чтобы у него всегда были заготовки грибов, самых разнообразных овощей. Грибник он был заядлый и сам даже "сажал" грибницы белых грибов в округе Академгородка. Один раз он меня убедил в том, что дождевые грибы можно есть, только их надо хорошо приготовить. Такой вот он был человек, с природой близко связанный. Потом он один из первых завел участок, огород или, как у нас теперь называют, дачу. Потом завел пчел - специально тоже. Пчелы ведь, между прочим, это интересные насекомые. Они не каждого человека принимают. Один может подходить к улью, пожалуйста, не тронут. Другого сразу так искусают, что не будет знать, как убежать от них.
Этого человека, с одной стороны, просто природа, естественная природа, интересовала, а с другой стороны - он глубоко ставил вопросы химии. Я очень жалел, когда он решил все-таки уехать из городка. Тут был целый ряд привходящих обстоятельств, которые заставили его покинуть Академгородок. Ведь Виктор Кузьмич - это был человек, к которому всегда можно было пойти и, если вопрос касался какой-то несправедливости, у него всегда можно было найти сочувствие. Интересный человек! Одно время мы переписывались с ним, но потом всё реже, реже и сейчас, честно говоря. Он уехал в Хабаровск, там по сведениям, которые до нас доходили, нормально работал и авторитет приобрел. Ну, а сейчас вот в последнее время, в связи с тем, что мы все разобщены, я даже и не знаю, как он и что с ним. Конечно, он какое-то время был заместителем директора, потом, когда уже стали расти кадры, появились доктора наук, он решил защитить докторскую, но у него получилось это неудачно. Конечно, Виктор Кузьмич, не "златоуст" был. И докладывал он. понимаете, когда люди учились - он воевал, а потом, после войны, заканчивал Институт, имея опыт пребывания на передовой. Там он, кстати, дважды оставался в качестве смертника и просто стечения обстоятельств спасли его. Один раз они отбили атаку, а второй раз немцы где-то обошли их стороной, короче говоря, на них не было нападения, и поэтому он остался жив. Несомненно, это наложило немалый отпечаток и на характер и на восприятие мира. Когда он у нас защищал диссертацию, у него интереснейшая работа была, но форма преподнесения была несколько такая, я бы сказал, корявая что ли. Один из его оппонентов, из Москвы, сказал, что он не "златоуст", не артист. Это некоторым не понравилось, а тогда мы докторские защищали на Объединенном Ученом Химическом Совете, и вот ряду академиков его доклад не понравился. И голосование было таким, скажем, хоть многие были «ЗА», но заметное количество голосов было и «ПРОТИВ». И ВАК задержала его работу. Потом его приглашали на пленум ВАКа, где уже, по нашим сведениям, ему точно должны были вынести положительное решение, но тут уже сработала гордость что ли. Короче говоря, он не пошел на это заседание ВАКа, и работу его не утвердили. Наверное, это тоже сыграло какую-то роль в том, что он решил уехать отсюда. В общем, жалко, что этот честный, справедливый человек ушел из Института.
Воспоминания В.Н. Вертопрахова
Участник Великой Отечественной войны – Виктор Кузьмич Вальцев.
В.К. Вальцев капитан Советской армии за участие в боях против войск Германии награжден орденом Красной звезды, орденами I и II степени Александра Невского, медалью за победу над Германией и знаком почета.
После победы над Германией В.К. Вальцев поступил в Московский институт цветных металлов и золота на металлургический факультет и окончил его в 1952 году. При организации нашего Института неорганической химии СО АН СССР был приглашен директором А.В. Николаевым на должность заместителя директора в январе 1958 года, где проработал до июля 1969 года. В этом же году В.К. Вальцев перевелся в Хабаровский комплексный Институт СО АН СССР.
В.К. Вальцев приложил много сил и умения при организации нашего Института, его хорошо помнят наши ветераны труда и сотрудники Лаборатории, которой он был заведующим. Сейчас этой Лабораторией заведует к.х.н. Владимир Васильевич Соколов.
Габуда Святослав Петрович (23.04.1936 – 07.04.2015).
Период работы в ИНХ СО РАН: 1973 – 2015.
Доктор физико–математических наук (1969): зав. лабораторией радиоспектроскопии (1973); ведущий научный сотрудник, главный научный сотрудник (1991 – 2015).
Награды: Лауреат государственной премии РФ (1995).
д.ф.-м.н. Козлова С.Г.; д.х.н. Федоров В.Е.; «Наука в Сибири» № 38 (2524) 01.10.2005; «Наука в Сибири» № 17 (2552) 01.05.2006; "Навигатор" № 17 (581) 04.05.2007; «Наука в Сибири» № 10 (2995) 21.05.2015; "Журнал структурной химии" № 2 (2016); академик РАН Бузник В.М.; к.ф.-м.н. Сапига А.В.
Святослав Петрович Габуда родился 23 апреля 1936 года в Польше, в семье священнослужителя, высшее образование получил в Одесском государственном университете им. И.И. Мечникова. Научная деятельность Святослава Петровича началась в 1958 году в Институте физики СО АН города Красноярска, куда его пригласил на работу академик Л.В. Киренский.
В 1963 году С.П. Габуда защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата физико-математических наук, посвященную изучению подвижности молекул воды в цеолитах методом ядерного магнитного резонанса, а в 1969 году – диссертацию на соискание ученой степени доктора физико-математических наук по теме «Исследование слабых взаимодействий в кристаллах методом ядерного магнитного резонанса».
С 1968 года заведовал лабораторией кинетических процессов в Институте физики СО АН г. Красноярска. В 1972 году молодой доктор был утвержден в ученом звании профессора по специальности «радиофизика, включая квантовую радиофизику».
В 1973 г. он возглавил лабораторию радиоспектроскопии в Институте неорганической химии СО РАН города Новосибирска, созданную по решению Президиума СО АН. С 1991 по 2015 гг. С.П. Габуда работал в ИНХ СО РАН им. А.В. Николаева в должности ведущего, а затем – главного научного сотрудника лаборатории физической химии конденсированных сред.
В 1995 году С. П. Габуда стал лауреатом Государственной премии Российской Федерации по науке и технике за работу «Радиоспектроскопические и квантовохимические методы исследования в химии твердого тела». С.П. Габуде принадлежит создание нового подхода к описанию молекулярной диффузии в спектрах ядерного магнитного резонанса в кристаллогидратах и гидратированных белках. Этот подход молодой Святослав Петрович с успехом отстаивал на знаменитом физическом семинаре у П.Л. Капицы. Дальнейшее развитие идей С.П. Габуды привело к возникновению нового направления в спектроскопии ЯМР, связанного с вопросами молекулярной подвижности в пористых системах (цеолиты, глины, биополимеры и др.).
Святослав Петрович обладал уникальными способностями на розыгрыши. Одним из таких розыгрышей был анекдот, им придуманный, который касается происхождения слова «салфетка», по аналогии со словом «бистро».
«В период русской оккупации Парижа (1814—1818) русские солдаты и казаки во французских кафе и ресторанах ели очень быстро, но неаккуратно. Один из русских казаков, когда по его лицу потекли жир и сало, стал кричать своему денщику по имени Федор принести портянку, чтобы вытереть себе лицо. Это вошло в привычку, и в конце концов он стал просто кричать: „Сало! Федька!“. Услужливые официанты, заметив это, в один прекрасный день настригли много чистых тряпочек и разложили их по столикам кафе. На этих тряпочках было написано слово на французском языке „serviette“, так как французы не смогли правильно произнести на французском языке сочетание русских звуков из букв „салофедька“». Друзья Святослава Петровича искренне расстраивались, когда узнавали, что рассказ Святослава Петровича о происхождении слова «салфетка» был просто его выдумкой.
Ушёл из жизни 7 апреля 2015 года, похоронен в Новосибирске, возле Академгородка.
Профессору Святославу Петровичу Габуде на 70-летний юбилей, 23 апреля 2006 г.
На средний слог – получится Габуда,
А на последний – будет Габуда.
Но очевидно (в этом нет сомненья!) -
Как это имя не произноси,
Оно, пусть и с ошибкой в ударении,
Известно. И не только на Руси.
Габуда многогранен, образован,
На старый мир имеет свежий взгляд,
И парадигмой ни одной не скован:
Творит идеи яркие подряд.
С ним обсудить любую тему можно –
От нано- до космических проблем.
Он о вещах безумно архисложных
Расскажет так, что всё понятно всем.
Беседа с ним всегда обогащает.
Профессор для общения открыт.
И каждый собеседник понимает,
Что перед ним редчайший эрудит.
Талант и ум, да глаз лукавых пара,
В которых огонек горит всегда.
Пусть светлая улыбка Юбиляра
Нас согревает многие года.
Профессору, доктору физ.-мат. наук Святославу Петровичу Габуде теперь уже на 75-летний юбилей, 23 апреля 2011 г.
Есть реалии даже и в сказках.
Смысл глубокий у истин простых.
Кто рождается в Светлую Пасху –
Причисляется к лику святых.
Ты родился под праздник великий.
И у нас есть коварный вопрос:
«Ты уже номинован сим ликом?
Или малость еще не дорос?»
Размышляя над этим вопросом
(С юбиляром знаком много лет),
Так скажу: ты в науке с Христосом
Где-то рядом. Сомнения нет.
Ты в науке, бесспорно, великий.
А в общении - парень простой.
Ты творец. И обзоры и книги
Без конца пишешь. Прямо Толстой!
Не привержен к пустому пиару.
Дать готов очень дельный совет.
Я хочу пожелать Юбиляру
Так держаться еще много лет.
Святославу Петровичу Габуде, апрель 2015
Ты, не закончив важные дела,
Ушел в свою последнюю дорогу…
Твоя звезда гореть еще б могла…
Но, видно, так угодно было Богу.
Твоим умом всегда был восхищён.
С тобой мы долго, искренне дружили.
В твоём мозгу был триллион извилин.
Хватило бы на нескольких персон.
Не осознать ни сердцем, ни умом,
Что ты закрыл свои глаза навеки.
Но мы в сердцах твой образ сбережём.
Твои друзья, соавторы, коллеги.
ПИСЬМЕНА НА ВОДЕ
Ирина Самахова «Наука в Сибири», № 38 (2524), 1 октября 2005 г.
Профессор Святослав Габуда, физхимик, лауреат Государственной премии и обладатель одного из высоких в новосибирском Академгородке индексов цитирования в зарубежных научных изданиях, несколько припоздал на нашу встречу в Институте неорганической химии. По весьма уважительной причине: вместе с рабочими-такелажниками «тягал» через окно лаборатории ценную научную установку весом в 5 тонн, которая в дверь не проходила. Тащили, заметим, в институт, а не из института — из чего уже можно заключить, что здесь упорно продолжают заниматься наукой.
 |
| Фото В. Новикова |
— Нанотехнологиями интересуетесь? Вынужден огорчить: таковых на сегодня не существует. Это красивая выдумка вашего брата-журналиста Эрика Дрекслера, который в своих околонаучных эссе сумел представить сугубо научное открытие новых модификаций углерода — наносферической (фуллерены, 1985 г.) и нанотрубочной (1992 г.) в качестве свидетельств наступления нового этапа научно-технической революции, названного «четвертой волной». Как и положено сотруднику Института научного прогнозирования (Palo Alto Institute of Prediction, CA, USA), Дрекслер выдал прогноз, что примерно через 15-20 лет (то есть в наши дни!) наука преодолеет фундаментальные трудности, связанные с пределами миниатюризации электронных устройств. И тогда появятся интеллектуальные роботы размером с амебу, которые смогут прямо из окружающей среды извлекать необходимые элементы и «выращивать на дому» и жилые помещения, и фурнитуру, и транспортные средства, или, к примеру, производить полный «ремонт» нашего организма, путешествуя по кровяному руслу.
Дело не ограничивалось публикацией бестселлеров Э. Дрекслера «Машины творения» (Лондон, 1990), и «Наносистемы» (Нью-Йорк, 1992). Резко увеличился рейтинг широкопрофильных (межнаучных) журналов типа «Nature» и «Science», в которых публиковались работы о наиболее «горячих» результатах. Пользовались спросом даже сборники трудов научных конференций по «нанотехнологиям» и проблемам создания «небиологической» — искусственной жизни (напр. «Искусственная жизнь» под ред. С. Г. Лафтона. Сан-Франциско, 1989). Нанотехнологии стали предметом пристального внимания правительства США как проблема «стратегического» значения.
Вспоминаю курьезный случай 15-летней давности с нашей заявкой на доклад на конференцию по проблемам нанотехнологий, которая должна была состояться в Калифорнии, США. Заявку приняли; особенно приятно, что с устным докладом и с обещанием оплаты всех расходов. Тогда я даже пожалел, что с самого начала отказался от поездки в пользу напарника. Соавтор — Эм Баскин, сотрудник Института физики полупроводников СО РАН (теперь — сотрудник Техниона в Хайфе, Израиль), в назначенный срок отправился в Москву за американской визой, но — сюрприз — посольство ему отказало на том основании, что данная область знаний (нанотехнологии) находится под жестким контролем Госдепартамента. Оказалось, что для участия в подобной конференции надо было подавать заявку за месяц! В других случаях — на конференции по проблемам элементарных частиц, по ракетным делам и т.д. визы выдавались в течение одного-двух дней.
Трудно было вообразить, что весь этот бум закончится классической «панамой» — аферой, вроде нашего дефолта. Страсти вокруг нанотехнологий достигли апогея, когда в 1999-2001 гг. в журналах «Nature» и «Science» появился ряд сенсационных публикаций, сообщающих о создании «нанотранзистора» на базе одной молекулы (фуллерена). Это было похоже на воплощение радужных прогнозов; стоимость акций научных компаний «зашкаливала», а основного автора публикаций — 30-летнего Яна Гендрика Шона, сотрудника лабораторий Белл, прочили в Нобелевские лауреаты ближайшего года. Все было бы прекрасно, если бы не придирчивость научной общественности. Оказалось, что результаты более 100 публикаций Шона не подтверждаются, а в отношении трех ключевых сообщений об «одномолекулярном транзисторе» было доказано наличие подлога. Итог — Шона уволили, а в отношении его соавтора и научного руководителя, проф. Батлогга, был употреблен термин «buck» (козел) [G. Brumfiel, Nature 419, 419-421 (2002)]. Другой итог — резкое падение курсов акций научных компаний; потери вкладчиков никто и не собирался возмещать, их «нагрели» примерно на 100 млрд долл.! Данная сумма подозрительно близка к бюджету расходов правительства США на Иракскую компанию (80 млрд), начатую всего три месяца спустя после обрушения надежд на скорую победу в битве за научно-технический прогресс.
— Но есть и другие идеи — «квантовые точки», «квантовые ямы»…
— Конечно есть, это передний край современной физики полупроводников. На данном направлении сосредоточены огромные усилия, эти усилия оправданы достижениями современной полупроводниковой микроэлектроники. Но сама идея о «полупроводниковом» механизме сложнейших явлений в живых организмах (и о возможности искусственного воспроизведения подобных явлений с использованием полупроводников) не нова. Ее высказал биохимик Альберт Сент-Дьердьи в своей книге «Биоэнергетика», изданой в 1957 г., перевод на русский язык в 1960 г. Жирную точку на этой идее поставил один из крупнейших физиков ХХ века Виталий Лазаревич Гинзбург, подвергший подходы А. Сент-Дьердьи обоснованной критике (в 1960 г.). Новые «реаниматоры» полупроводниковой идеи жизнедеятельности стараются об этом эпизоде истории не вспоминать, а зря.
— Иными словами, термин «нанотехнологии» существует, но реальных технологий пока что нет. Тогда что есть?
— Есть увлекательная тайна, восходящая к основам мироздания, и есть ученые, в том числе и российские, которые пытаются ее разгадать. С одной стороны, микроэлектроника уже практически достигла предела миниатюризации, который выглядит непреодолимым. Технически возможно изготовить транзистор в два раза меньшего размера по сравнению с транзисторами в процессорах Intel, это продемонстрировали ученые компании IBM. Но такой транзистор отказывается устойчиво работать, он включается и выключается спонтанно, когда «сам того пожелает». Это происходит из-за влияния квантовых флуктуаций, роль которых становится доминирующей на расстояниях порядка нанометра и менее. Ведь электрон — это элементарная частица, обладающая волновыми свойствами. Представьте, что мы попытаемся что-то написать на поверхности воды. Ничего не получится: волны и колебания поверхности тут же сотрут ваши письмена. Так и наноустройства — от них не удается добиться стабильности, необходимой для работы технических систем. И дело тут не в несовершенстве самих устройств, а в свойствах физического мира, который подчиняется собственным законам. С другой стороны, наука уже достаточно разобралась в устройстве живой материи, чтобы понять, что там фундаментальные запреты квантовой механики каким-то образом преодолеваются. Ведь явления жизни, такие, как считывание информации и аутокопирование ДНК, основаны на атомных процессах, протекающих на наноуровне. И не кто-нибудь, а сам Евгений Вигнер, один из основателей квантовой механики и Нобелевский лауреат, доказал теорему, согласно которой квантово-механическая вероятность аутокопирования ДНК равна нулю! Может быть, биомолекулы принципиально отличаются от прочей материи, и законы физики на них не распространяются? Это вдохновляет сторонников божественного происхождения жизни, но ученые никогда не согласятся с таким положением, равносильным окрику «Не вашего ума дело!»
— Выходит, наука оказалась в тупике?
— Да, но как раз главное ее назначение — искать выходы из тупиков. Важнейший шаг к раскрытию тайны был сделан математиком Дж. фон Нейманом, который детально показал, что, так называемая, линейность взаимодействий и связей в сложных системах неизбежно влечет за собой их неспособность к самокопированию и самовоспроизведению. Иными словами, секрет аутокопирования ДНК (и нанотехнологий будущего) состоит в нелинейном характере каких-то взаимодействий, которые, в конечном итоге, могут быть учтены современными методами квантовой химии. Под нелинейностью подразумевают, что реакция на воздействие непропорциональна самому воздействию. Подобное нарушение пропорциональности было найдено в работах нашей группы при исследовании взаимодействий электронов и ядер в молекулярных системах. В рамках довольно грубого приближения теории движения частицы в быстропеременных полях (описанной в курсе Л. Ландау и Е. Лифшица) оказалось возможным учесть влияние быстрых электронных флуктуаций на относительно более медленные движения ядер водорода. Наша публикация на эту тему (совместно с сотрудниками Национальной лаборатории сверхсильных полей в Таллахасси, Флорида, США) вышла в международном журнале «Solid State Communication».
— Чем практически может помочь такая работа в продвижении к нанотехнологиям?
— Прежде всего, проясняются тонкости механизма ауторепликации ДНК. Молекула ДНК представляет собой двойную спираль, и ее две «нитки» связаны водородными связями. При репликации эти связи должны сначала «порваться» (или выключиться), и вместо одной двойной спирали получаются две однонитчатые молекулы. Далее водородные связи должны включиться вновь, чтобы образовались две новые двойные спирали в двух новых клетках. Это и есть мейоз — основа жизни. Но физический механизм включения и выключения водородных связей оставался непонятен. В результате нашей работы выяснилось, что этот механизм может базироваться на некоторой корреляции движения электронов и протонов, которая, в свою очередь, связана с изменениями кислотности среды. Более того, стало ясно, что механизм репликации, основанный на включении-выключении водородных связей, не является уникальной особенностью живых систем и ДНК. Недавно опубликованы данные ряда оригинальных исследований химиков из Оксфорда, которые обратили внимание на способность к самокопированию глинистых минералов (типа монтмориллонита), для которых характерен химически индивидуальный рисунок структуры поверхности нанослоев. При увеличении влажности миниатюрные кристаллы растут за счет образования водородных связей между слоями, а при высыхании — расщепляются на абсолютно идентичные по индивидуальному рисунку пластинки. Каждая из таких пластинок может стать зародышем нового кристалла с тем же рисунком поверхности. Таким образом, просматривается механизм аутокопирования, отдаленно напоминающий процесс редупликации двойной спирали ДНК и тоже связанный с включением-выключением водородных связей.
— Просматривается ли свет в конце тоннеля?
— Большую роль играет начальная установка, и, если она выбрана (или угадана) правильно, то мы обязательно выйдем на решение имеющихся фундаментальных проблем. Классическая квантовая химия исходит из так называемого приближения Борна-Оппенгеймера, в соответствии с которым полагают, что движения электронов и ядер независимы друг от друга. В большинстве случаев это хорошее приближение, но в некоторых случаях, таких, как эффект Яна-Теллера, и, как оказалось, разрыв водородных связей, оно не работает, и приходится рассматривать корреляцию движения электронов и ядер. Заметим, что теория полупроводников и квантовая теория твердого тела также исходят из приближения Борна-Оппенгеймера. Это приближение хорошо поработало в микроэлектронике, но похоже, что на наноуровне оно уже неэффективно, что и привело к кажущейся неразрешимости проблем нанотехнологий.
— Оппенгеймер — это тот самый «отец атомной бомбы»?
— Именно так, и, кстати, Теллер — также пресловутый «отец», но водородной бомбы (в американском варианте; известно ведь, что наши физики здесь были первыми). Считается, что оба «отца» не особенно преуспели в науке, но оказались неплохими менеджерами. Этот факт заслуживает внимания, поскольку он разрушает устоявшийся стереотип «талантлив во всем!» или, попроще, «и швец, и жнец, и на дуде игрец»…
— Можно ли считать, что новый подход ведет к «квантовому» компьютеру?
— Решительно нет. Ставшее модным в последние годы словосочетание «Квантовый компьютер» — это не более, чем очередная химера и ловушка для акционеров. Компьютер не может быть квантовым по той простой причине, что обычные состояния 0 и 1 логических элементов в квантовом варианте могут существовать (в «чистом» виде) только в отсутствие каких-либо воздействий. При первой же верификации эти состояния перестают быть чистыми, иными словами они становятся смесями исходных состояний 0 и 1. А надо иметь в виду, что верификация состояний логических элементов осуществляется с тактовой частотой компьютера порядка миллиарда раз в секунду, поэтому любая информация в таком компьютере ни сохраняться, ни обрабатываться не может.
— Слушая вас, в очередной раз убеждаешься, что голь на выдумки хитра. Получается, что даже в нынешнем своем не лучшем состоянии, российская наука способна внести свой вклад в решение проблемы нанотехнологий. Вы поддерживаете идею академика Ж. Алферова о необходимости соответствующей национальной программы? Для ее успеха нужны большие вложения или что-то еще?
— Национальная программа — вещь замечательная, но мне показалось не совсем правомочным упоминание в этой связи Манхэттенского проекта. Его задачей была практическая реализация атомной бомбы, а до этого был большой этап фундаментальных поисков, которые проходили на базе Чикагского университета. С нанотехнологиями мы находимся скорее на этом этапе, и деньги сейчас нужны не на «бомбу», а на фундаментальные исследования. Кроме того, для успеха дела необходима реформа науки, ее дебюрократизация. Существующая организация российской науки сложилась в советский период, в условиях жесткого контроля со стороны партийных органов и Госбезопасности, и хорошо известен уровень ответственности научных работников во времена Берии. В современных условиях почти нет ни контроля, ни ответственности. В этом сейчас убедился известный российский олигарх, который имел неосторожность выделить РАН 33 миллиона долларов на исследования в области водородной энергетики. В результате получил отчет на двух страницах (фигурально выражаясь), разъярился и теперь пытается с помощью ревизоров выяснить, куда ушли его миллионы. Результат расследования можно предугадать — деньги поглотила бесчисленная орда чиновников от науки, которые не хотят, да и не умеют организовать работу ученых в новых экономических условиях. Сейчас идет много разговоров о реформе науки. Либеральное крыло правительства предлагает, в сущности, приватизацию НИИ, но боюсь, в результате с наукой произойдет то же, что произошло с российской промышленностью — большей частью разграбленной и уничтоженной. По моему убеждению, науке в первую очередь нужны дебюрократизация и ясная система оценки научного труда. После Второй мировой войны такую реорганизацию провели в Германской (Кайзеровской) академии наук, очень похожей на нынешнюю РАН. Она превратилась в сеть небольших дееспособных институтов имени Макса Планка, которые совершили небывалый научный рывок: за период с шестидесятых по девяностые годы ХХ века немецкие ученые удостоились 30 Нобелевских премий. Науку Восточной Германии в девяностые годы тоже «перелопатили» — существенно сократили и передали фундаментальные исследования в университеты. При этом наука и высшее образование остаются государственными. Разработаны понятные критерии оценки качества интеллектуального труда: научный сотрудник должен публиковаться в рейтинговых журналах и отчитываться за гранты, университетский профессор — иметь на своем курсе определенное число студентов (которые, прошу отметить, записываются на курс добровольно). У нас же ученый — это человек, защитивший диссертацию. С высоты своей учености он говорит: «Вы мне дайте денег и отойдите, потому что только я могу понять, чем занимаюсь». Естественно, все меньше желающих делать такие вложения.
— Не хотелось бы заканчивать на такой унылой ноте. Расскажите, что это за штуковину вы вносили в институт через окно, зачем она нужна?
— Это магнит напряженностью поля 21 тыс. Гаусс. У наших партнеров по совместному российско-американскому проекту магнит выдает напряженность поля в 10 раз больше (210 тыс. Гаусс). Но такой магнит в 100 раз дороже, а его эксплуатация возможна только в рамках Национальной лаборатории США. Но для полной картины необходимы измерения в широком диапазоне полей, поэтому несомненно, что и наша установка будет востребована. Планируемые работы включают исследования проблемы влияния постоянных и переменных магнитных полей на организм. Это влияние связано с природными включениями наночастиц магнетита (четырехокиси железа) в решетчатой кости черепа и в окрестностях корней зубов. Исследование позволит продвинуться в понимании возможных механизмов влияния мобильников на мозг, а также возможных перспектив использования молекулярного магнетизма в нанотехнологиях будущего.
Ирина Самахова «Наука в Сибири» № 17 (2552) 1 мая 2006 г.
23 апреля отметил свой юбилей профессор Святослав Петрович Габуда — человек талантливый и эрудированный, обаятельный и остроумный, всегда готовый делиться своими уникальными знаниями и научными идеями.
Святослав Петрович приехал в Сибирь сразу после окончания Одесского университета в 1958 году. Поступив на работу в Институт физики Красноярского научного центра, он прошел обычный путь от старшего лаборанта до завлаба, и к 33 годам стал доктором физико-математических наук, чуть позже профессором. К настоящему времени С. Габуда — зав. лабораторией и главный научный сотрудник Института неорганической химии СО РАН, автор 8 монографий и 380 научных статей, лауреат Государственной премии РФ в области науки и техники (1995 г.) за цикл «Разработка квантово-химических и ЯМР методов в химии твердого тела». С самого начала деятельности сфера его научных интересов вращается вокруг проблем нелинейной динамики молекул в нанопористых средах неорганического и биологического происхождения — цеолитах, глинах, биополимерах. Как научный руководитель С. Габуда подготовил более 80 кандидатов наук, был научным консультантом по 10 докторским диссертациям в областях физико-математических, химических, биологических и даже (одна) — медицинских наук(!). Он автор множества научно-популярных и публицистических статей. Среди недавних нашумевших публикаций — интервью по проблемам нанотехнологий под названием «Письмена на воде» («Новая Газета» (московское издание), № 66 от 12 сентября 2005 г.; расширенный вариант: «Наука в Сибири», № 38, 2005 г.). Там были высказаны довольно резкие суждения по поводу всемирного бума вокруг новых форм углерода, что скорее отвлекает научные силы и финансы от решения фундаментальных физико-химических проблем, связанных с областью нанотехнологий. Круги от интервью расходятся до сих пор, поэтому разговор с юбиляром мы начали с этой острой темы.
— Среди откликов на публикацию есть удивительный упрек по поводу того, что «автор не является членом комитетов и советов по нанотехнологиям», и, следовательно, «не является специалистом…». Как можно прокомментировать подобные нападки?
— Это чистая правда, я не являюсь членом ни одного комитета или совета «по направлению». Там заседают, по преимуществу, администраторы от науки, а я — рядовой боец научного фронта, и у «нашего брата» несколько иная шкала ценностей, и другие авторитеты…
— Любопытно узнать, кто был вашим главным авторитетом?
— Моим первым авторитетом в науке был Петр Леонидович Капица. В то давнее время, в начале шестидесятых, все молодые физики стремились сдать «теорминимум» Ландау. Я бодро выступал на семинаре у теоретиков (у Халатникова; Ландау после аварии в семинарах уже не участвовал). Тогда же (в 1961 г.) мне удалось «пробиться» на престижнейший Общемосковский физический семинар Капицы в Институте Физпроблем. Я рассказывал о необычных свойствах «цеолитовой», или, как теперь принято говорить, нанокапиллярной воды. Капица оживленно комментировал, ссылался на свои собственные исследования роли «малых водных кластеров», их фундаментального значения для понимания «элементарного акта» жизнедеятельности — процесса репликации ДНК, на близкие по духу публикации Л. Полинга в данной области и на свою несбывшуюся мечту «заняться биофизикой». Впоследствии я получил от П.Л. Капицы весьма лестный отзыв на свою кандидатскую диссертацию. Моя докторская диссертация также была связана с «цеолитной» тематикой, точнее, была посвящена решению довольно сложных теоретических вопросов динамики наножидкостей в каналах цеолитов и подходам к их исследованию с помощью спектроскопии ядерного магнитного резонанса (ЯМР).
— Ваша Госпремия тоже имела отношение к исследованию свойств цеолитов?
— Это целая история. Все началось с того, что публикацию по «супергидратации» цеолитов при высоких (более 15 тыс. атм.) давлениях заметил Николай Леонтьевич Добрецов, тогда директор ИГиГ СО РАН. Обнаруженные нами особенности нанокапиллярной воды давали ключ к пониманию свойств связанной воды в глубинных породах Земли и, что особенно важно, впервые открывали путь к пониманию движущей силы вулканических взрывов и физико-химического механизма образования тончайшей пыли (вулканического пепла). «Про себя» мы думали также, что «супергидратация» может быть также движущей силой разделения двойной спирали ДНК (при делении клеток) и динамики множества молекулярных «био-машин». Был поставлен вопрос о заявке на открытие, но, в конечном итоге, спустя 8 лет, нам присудили Государственную премию в области науки и техники. С удовольствием вспоминаю активное участие и помощь Валентина Афанасьевича Коптюга, поддержавшего нас. На обсуждении работы в Институте химической физики РАН основной интерес вызвали именно необычные свойства наноразмерных форм вещества, а также связанная с ними «третья спектроскопия ЯМР». Это новое направление, играющее роль промежуточного звена между спектроскопиями твердых веществ и жидкостей. Актуальность нашей до сих пор продолжающейся работы подчеркивает также тот факт, что с прошлого года издательство «Springer» начало выпуск (конечно, независимо от нашей деятельности) нового международного журнала «Microfluidics & Nanofluidics», посвященного исследованию свойств наножидкостей и поиску методов управления движением вещества в наноканалах.
— Как соотносятся эти исследования с проблемой нанотехнологий?
— В широком плане все это относится к проблемам изучения свойств «наножидкостей» внутри наноразмерных каналов в органических и неорганических композитах. Это значительный пласт науки, в том числе затрагивающий фундаментальные проблемы биологии, а также гипотетических пока нанотехнологий. Один из интригующих здесь вопросов — возможность замены электронных токов потоками наножидкостей в логических элементах на базе наноканалов в цеолитовых структурах, а возможно и в каких-то нанотрубках. Это отдаленно напоминает известную в науке «пневмонику», в которой вместо электронных токов (в логических элементах электроники) использовались потоки воздуха в схемах, составленных из трубочек и вентилей-переключателей. До наших работ оставалось полностью неясным, как можно сконструировать «нанопереключатели», и как регулировать потоки «наножидкости в наноканалах». Мы полагаем, что наши результаты помогут решить эту проблему. Но на месте одних проблем возникают новые, не менее трудные, так что до конца тоннеля еще идти и идти…
— Похоже, нынешние администраторы от науки не замечают этого направления, или не хотят замечать?
— Замечают, иначе ничего бы вообще не получилось. Но проблема в том, что администраторы просто не успевают следить за всеми первоисточниками (научными публикациями), а «вторичные» источники информации, вроде текстов от «научных писателей» (science-writer’s), не всегда объективны. Яркий пример — ажиотаж по поводу фуллерена — новой формы углерода (наряду с алмазом и графитом), обнаруженной в 1985 г. в Аграрном университете рисоводства штата Техас (Rice University, Houston, Texas; открытие отмечено Нобелевской премией по химии за 1995 г.). За истекшие 20 лет никаких полезных свойств у фуллерена не обнаружили, но в фантазиях околонаучных популяризаторов фуллерен стал будто бы основой «нанотранзистора» и «нанотехнологий». В итоге тема фуллеренов и нанотрубок стала доминирующей и приоритетной для финансирования, создается некая виртуальная реальность, затмевающая реальные задачи и проблемы…
— Давайте, оставим эти серьезные проблемы и вернемся к симпатичной персоне юбиляра. Некоторые психологи усматривают важное значение имени и фамилии в судьбе человека. Каковы ваши комментарии?
— Скорее, все наоборот, как у американских индейцев, которые давали имена по личным качествам. Например, зоркого человека могли назвать «Соколиный Глаз». Наши фамилии унаследованы от предков, но вряд ли мы так уж наследуем их личные качества. Я лично происхожу из Галиции (регион Карпатских гор), и моя фамилия, по всей вероятности, произошла от галльского слова «Багауда», что есть аналог санкритского слова «Багадур», а по-нашему — «Богатырь», или «Богатырев». Искаженная форма этого слова возникла, тоже предположительно, под влиянием венгерского слова «буда» — жилище, или поселение. Германизированная форма моей фамилии известна как Габсбург, поскольку в германский языках «бург» — эквивалент «буды». Только все это словоблудие не имеет никакого реального значения. Имя как имя, и фамилия — как фамилия.
— Ну уж нет! Габуда-Габсбург — это звучит! Так и будем вас теперь называть… Шучу! Оставайтесь, пожалуйста, самим собой и будьте здоровы: работы впереди непочатый край.
P.S. Святослав Петрович — старинный друг нашей редакции. «НВС» от души поздравляет его с юбилеем!
ГЛАЗАМИ ДРУЗЕЙ: СВЯТОСЛАВ ГАБУДА
Нина ЛОГВИНЕНКО "Навигатор" № 17 (581) от 04.05.07
К 50-ЛЕТИЮ АКАДЕМГОРОДКА
Мне давно хотелось рассказать об этом удивительном человеке, но в повседневной суете все откладывала, пока не узнала, что корреспондент «Навигатора» собирается взять у него интервью. Даже испугалась, что это будет кто-то, а не я. Да простит меня коллега. Бросаю все дела, звоню.
Святослав Петрович Габуда – ученый с мировым именем, член-корреспондент Российской академии естественных наук, главный научный сотрудник Института неорганической химии. Какие дороги привели выпускника физфака Одесского университета в наши сибирские края? Кто он и откуда?
Себя Святослав Петрович считает потомком южных славян, поселившихся на территории Польских Карпат во времена Стефана Батория. Это был небольшой по численности народ – лемки со своим языком, своей культурой. Дед по материнской линии – староста католической церкви, отец – помощник священника, люди по тем временам высокообразованные, сумевшие дать детям хорошее домашнее образование в рамках начальной школы. В первые послевоенные годы в местечке Бещады, где жила семья, сложилась крайне опасная для родителей обстановка. С одной стороны – бесчинствующие бандеровцы, ненавидевшие поляков, с другой – Советская власть, преследовавшая служителей церкви. Было принято решение переселиться в Украину. Хорошая подготовка дала возможность Святославу поступить сразу в 5-й класс средней школы, которую он окончил с золотой медалью. А дальше – университет.
После окончания учебы в 1958 г. с группой сокурсников, увлеченных физикой, Святослав Петрович приехал в Новосибирск. Строился в Академгородке ИЯФ, а пока работали в тесном кабинете Сибирского отделения Академии наук на Советской, 20. Однажды к физикам заглянул Л. Киренский из Красноярска и предложил работу в уже действующем Институте физики. 13 лет молодой ученый занимался научным поиском в области спиновой резонансной спектроскопии, ЯМР-томографии, химии твердого тела, изучением свойств природных цеолитов. 1964 год ознаменовался защитой кандидатской диссертации, 1969-й – докторской. Стал лауреатом Государственной премии за радиоспектроскопические квантовохимические методы исследования в химии твердого тела. Все эти годы Святослав Петрович был неразрывно связан с Академгородком.
Я познакомилась с этим уникальным человеком в далеком 1973 году, когда он вместе с сыном переехал в Новосибирск. В его дом меня привела Надежда Сарапульцева, ставшая впоследствии женой Святослава. Общительный, остроумный, немного ироничный хозяин дома испытывал каждого пришельца на «прочность». С легкой улыбкой он выдавал за научный факт нечто придуманное им и наблюдал реакцию слушателя. Уловил подвох – принят в круг друзей. К счастью, я была принята сразу.
Сначала меня поражала спартанская обстановка в квартире, где все – от мебели до люстры – было сделано руками Святослава Петровича. И это не от недостатка средств, а по велению души. Потом меня удивило то, что он не позволяет никому даже посуду помыть после чаепития. Приезжали «заморские» коллеги и тоже поначалу дивились своеобразию быта советского ученого, пока не поняли, что у него другой уровень ценностей, другие приоритеты. «Мне все равно, какой кавардак в квартире – важно, какой порядок в голове», – не раз шутил он.
Порядок порядком, а вот сколько информации вмещает эта голова! Будучи полиглотом, владеющим многими европейскими языками, обладая феноменальной памятью, Святослав Петрович успевает следить за всеми новинками научной мысли в разных областях: будь то химия или физика, биология или медицина, история или литература, искусство или политика. И обо всем у него свои оригинальные суждения. Но самое удивительное в этом человеке – это его способность делиться бесценным даром знаний со всеми, кто способен мыслить. У меня всякий раз после общения с ним голова буквально распухала от полученной информации. Этой его способностью делиться не раз пользовались соискатели от кандидатов до докторов, научным руководителем которых был Святослав Петрович. Стоит им задать наводящий вопрос – и только успевай записывать. Увлеченный, он не замечал, как наговаривал целый раздел будущей диссертации. Неслучайно так много среди кандидатов и докторов людей, обязанных Святославу Петровичу своей научной карьерой. Мы попытались подсчитать, сколько их, но так и не смогли. Остановились на полусотне.
Двери его квартиры практически не закрывались на замок. Любимым местом в доме для всех была и остается по сей день кухня. Здесь пили чай с бутербродами, общались, пока хозяин занят. Неизменными участниками наших посиделок были кошка Ксюша, артистично возлежавшая около самовара, и попугай Кеша, который садился на верх самовара, а то и на голову кому-нибудь и голосом хозяина произносил целые научные монологи, которые слышал, когда хозяин накачивал информацией очередного соискателя.
Практически ничего не изменилось в доме с тех далеких семидесятых. Правда, теперь всюду порядок, красивая мебель – это заслуга Надежды. А вот Святослав Петрович все так же гостеприимен, радушен, слегка ироничен, и по-прежнему в доме много людей. Не успели мы начать разговор «по теме», как приехала младшая дочь Надежды Елена с дочкой. Внучка тут же завладела вниманием деда и потащила за руку в другую комнату, потом – старшая Татьяна с мужем, следом с радостными возгласами появилась и сама хозяйка, все такая же ясноглазая, улыбающаяся, веселая и жизнерадостная. И закрутилась знакомая карусель непринужденного общения. «Деловые» разговоры пришлось перенести на следующий день в кабинет Святослава Петровича в институте. И, конечно же, прежде всего разговор пошел об исследованиях свойств нанопористых образований – природных цеолитов. Совместно с И. Белицким была разработана технология применительно к сорбции цезия. Это позволило в роковом 1986 году спасти Днепр от радиоактивного загрязнения после чернобыльской катастрофы.
Святослав Петрович стал генератором идеи создания при Совете Министров программы «Цеолиты России», в рамках которой отдел «Росцеотехнология», возглавляемый им, занимался изучением и внедрением технологий на основе природных цеолитов в различные отрасли биологии, медицины, сельского хозяйства, промышленности и даже косметологии. Уже получены впечатляющие результаты применения нанотехнологий в стоматологии и травматологии. Святослав Петрович убежден, что существует генетическая память на процесс взаимодействия органических и неорганических веществ между собой в живой клетке. В лаборатории ведется активная работа по изучению этой проблемы, и уже есть результаты, позволяющие говорить о крупном научном открытии. Совместно с С. Литвиновым создан реплантант ЛитАр, позволяющий восстанавливать разрушенную костную ткань. Святослав Петрович демонстрирует снимок пациента с огромным дефектом лобной кости после травмы, и вот тот же пациент с полностью восстановленной лобной костью. То же самое и с реставрацией зубов. Изобретение запатентовано и пользуется спросом как у нас, так и за рубежом. «Мы надеемся, что удастся реализовать проекты, направленные на разработку новейших нанотехнологических средств оздоровления всего организма человека», – говорит ученый, и я верю, что так оно и будет.
От научных проблем беседа как-то само собой перешла на геополитические темы. Недавно Брукингский институт, специализирующийся на проблемах современной России, обнародовал аналитический доклад. Ссылаясь на Г. Грефа, Иен Трейнор заявил, что Сибирь – это дыра, в которую утекают ценные государственные ресурсы, регион, который следует предоставить самому себе и дать ему утонуть либо выплыть за счет законов рынка. Если это произойдет, «Сибирь превратится в пустыню с несколькими оазисами вдоль Транссибирской железной дороги протяженностью 8000 км». Святослав Петрович не мог не откликнуться на «сенсационное» заявление американцев. Он с возмущением говорит о том, что «реальный план развития Сибири был разработан самими сибиряками, в недрах Сибирского отделения РАН, совместно с полпредом президента Л. Драчевским, именно этот план является основой для дальнейшего развития и реформ. Специфичность Сибири состоит в том, что здесь никогда не было рабства, и одновременно была религиозная и этническая терпимость. Особенность сибирской ментальности высветилась в реакции научного сообщества сибирских научных центров. Крах командно-административной системы не стал катастрофой и не остановил работу. Все так же работает ускоритель и синхротронный центр ИЯФа, химики и биологи активно осваивают методику финансирования через гранты и прямые контакты с зарубежными партнерами. Есть спокойная уверенность в том, что интеллектуальные технологии нам по плечу, лишь бы не мешала устаревшая административная система».
На этой оптимистичной ноте я и хочу закончить свой рассказ, тем более что поступил сигнал Интернета – это сын Мариан Святославович Габуда из Италии вышел на связь. Пора уходить, но не хочется, ведь так много еще не сказано моим другом. А рассказать есть о чем.
В АКАДЕМГОРОДКЕ ОН СГОДИЛСЯ (ПАМЯТИ С.П. ГАБУДЫ)
академик РАН Бузник В.М.
Известна народная поговорка «где родился, там сгодился», но это не про профессора Святослава Петровича Габуду (СП).
Родился он, даже не в Советском Союзе, а в Закарпатском селе «Волосатое», которое во время рождения (23 апреля 1936 года) входило в состав Польши, в семье священнослужителя. Поселковую школу он закончил с золотой медалью, в которую поступил, сдав экстерном экзамены за семь классов. Если учесть, что у сельского паренька было много различных обязанностей (огород, хозяйство, скотина и пр.), то его успех в школьном образовании – результат природных задатков, склонности к обучению и познанию и, разумеется, упорства.
Медаль позволила поступить ему в Одесский государственный университет им. И.И. Мечникова, который Святослав Петрович посчитал наиболее достойным, и который закончил с красным дипломом. Университет стал первой попыткой найти место, где ему хотелось бы «сгодиться». Далее был следующий шаг - в 1958 году группа физиков-выпускников университета отправилась в организованное Сибирское отделение Академии наук СССР в Новосибирске, но там им встретился Л.В. Киренский, директор только что открывшегося Института физики Сибирского отделения, впоследствии академик АН СССР, и результатом стал их переезд в Красноярск. Одесситы составили костяк теоретического отдела и ряда лабораторий магнитного профиля в Институте физики.
СП искал место, где можно жить и работать, но с четким желанием заниматься наукой и именно физикой. Будучи по университетской подготовке физиком-теоретиком, он всё-таки пошёл работать в экспериментальное подразделение - лабораторию радиоспектроскопии. Эта наука представлялась очень перспективной, и не без основания, поскольку по ней было присуждено пять Нобелевских премий (по физике, химии и медицине).
На красноярском этапе его научная карьера складывалась блестяще. Так в 1963 году он защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата физико-математических наук, связанную с изучением подвижности молекул воды в цеолитах методом ядерного магнитного резонанса, а в 1969 году – докторскую диссертацию «Исследование слабых взаимодействий в кристаллах методом ядерного магнитного резонанса». С 1968 года он заведовал лабораторией, а в 1972 году был утвержден в ученом звании профессора по специальности «радиофизика, включая квантовую радиофизику».
В радиоспектроскопии сложилась сложная градация исследований, прежде всего по природе резонанса: электронный парамагнитный резонанс (ЭПР), к которому можно отнести и ферромагнитный резонанс; ядерный квадрупольный (ЯКР); ядерный магнитный (ЯМР). В последнем доминировали два направления: ЯМР спектроскопия высокого и низкого разрешения.
Первое направление оказалось чрезвычайно эффективным в изучении строения жидких, в основном, органических соединений, и биологических процессов, тогда как второе, менее распространённое, касалось изучения твердых телах. Это же было уделом материаловедов, кристаллографов, и требовало специальных знаний по физике и химии твердого тела, а также наличия навыков по извлечению микроскопической информации из уширенных спектров ЯМР.
СП принадлежал к «твёрдотельщикам», и можно с уверенностью утверждать, что он был ведущим специалистом не только в России, но и в мире. Перечень его интересов был велик: электронное строение твердотельных материалов (ионных, ковалентных, координационных соединений), динамика атомов и молекул; особенности топологического строения твердых тел, что важно для физики и химии твердого тела, кристаллохимии, минералогии, твердых электролитов, биологических объектов и процессов, и многого другого.
Внешне СП выглядел привлекательно, чему способствовала его внешность (симпатичное лицо, располагающая улыбка и стройная, в молодые годы, фигура), импозантные манеры, характерные для физиков, пребывавших в те годы в почёте. Внешне он держался доброжелательно и располагал к общению, отсутствовало внешнее высокомерие.
Запомнилось большое число афоризмов и анекдотов, произносимых им - остроумных и всегда уместных. Особо удивляли его ироничные филологические «изыски», касающиеся происхождению ряда слов, в частности, таких как салфетка, теоретик и др., отличавшихся иронией, но с интересной доказательностью и логикой. Особенностью его мышления было стремление изложить мысль максимально просто и наглядно, какой бы сложной она ни была; это относилось и к науке, и к жизни в целом.
Удивляла широта его научных интересов, строившаяся на природном любопытстве, наблюдательности и желании обязательно дать наглядную интерпретацию увиденному явлению, кроме этого, была и настойчивость. Так ряд задач он решал десятилетиями, т.к. они его не отпускали. Его компетентность не была поверхностной, что позволяло искать решения конкретных проблем, используя подходы, применяемые в других науках, и делал это он смело. Внешне это выглядело как озарение, но в действительности всё шло в соответствии с поговоркой, что эрудиция - мать интуиции.
Его интересы распространялась на естественные науки во всем многообразии, историю, религию, литературу и языкознание, культуру, музыку, живопись, психологию, и др. СП черпал знания чтением литературы и не только научной, он любил научно-популярные журналы типа «Наука и жизнь», «Химия и жизнь», из участия в различных научных семинарах и дискуссиях. Свой кругозор он расширял подготовкой и чтением лекций в Красноярском университете.
Знания из областей, отдалённых от его научной деятельности, СП получал из общения с людьми других профессий, среди которых были археологи, врачи, писатели, архитекторы, скульпторы, художники, спортсмены, профессиональные путешественники, в том числе Ф. Конюхова.
Складывалось впечатление, что у СП не было учителей в форме научного наставничества, ему доставляло удовольствие самому найти хорошую научную задачу, при этом он просматривал множество вариантов, цитирую Эйнштейна: «из ста задач, всего десять хороших и лишь одна стоящая». С другой стороны, он внимательно следил за исследователями и людьми, которые казались ему интересными. А поскольку он что-то черпал от них, то они были его неформальными учителями. Особо ему нравился и удавался поиск и решение задач на стыке радиоспектроскопии с другими науками: физикой твердого тела, кристаллографией, квантовой химией, биологией и медициной.
Его отношение к Красноярску, как географическому объекту, было благосклонным, особенно к окрестностям: окружающие город сопки, по-видимому, напоминали ему Закарпатье. Он с большим удовольствием совершал лесные прогулки, чаще всего в заповедник Красноярские столбы. Делал это зачастую в сопровождении сотрудников лаборатории, и походы, как правило, превращались в полноценные научные семинары, проходившие в неформальной обстановке, без оргвыводов и в приятной «природной аудитории». Все это расковывало сотрудников и делало семинар эффективным в научном плане.
За пару лет до отъезда он увлекся горными лыжами и часто ездил на трассы, расположенные в округе Красноярска. Катался СП не очень здорово и, понимая это, он с иронией утверждал, что лыжи нужны для того, чтобы в автобусе уступали место – жил он в городе, а работал в Академгородке и приходилось часто пользоваться общественным транспортом. Позже, уже в Новосибирске, СП переключился на яхтенный спорт, совершая походы по Обскому морю.
Не могу сказать, что всё его в Красноярске устраивало, и после защиты докторской диссертации, он стал посматривать «на сторону». Возможно, не устраивал статус красноярской науки, который был не столь высок, как в столице, в подмосковных академических центрах, да и в Новосибирске, а СП был человеком в меру амбициозным. С другой стороны, число наук, культивируемых в Красноярском научном центре, был невелик: физика, в основном связанная с магнетизмом; биофизика; лес и древесина; в начальной фазе развития химия.
СП же имел больший интерес и компетентность и в других науках, к примеру геологии и минералогии, химии, материаловедении, биологии, медицине, и многие работы вёл, сотрудничая с исследователями других научных центров. Кстати, взаимодействовал он мастерски, будучи в полном понимании и компетенции партнеров из других научных направлений. Можно отметить, что семейные обстоятельства не способствовали удержанию его в Красноярске.
У него было перспективное предложение из Владивостока от члена-корреспондента АН СССР Ю.В. Гагаринского (директора Института химии ДВО), с которым он долго и продуктивно изучал строение неорганических фторидов. Предлагались: должность заместителя директора по науке, квартира, и прочие блага. Имелась прекрасная перспектива расширения исследований, но это его не соблазнило, скорее всего, из-за того, что не любил заниматься административной работой.
..
В почёте были нестандартные персоны, и именно таковым был СП, который с энтузиазмом включился в общественную жизнь городка, у него появилась возможность познакомиться и повседневно общаться с новыми интересными людьми, и не только из науки. Не менее активно он включился и в исследовательскую работу, т.к. открылись новые возможности совместных исследований с геологами, биологами, медиками и химиками.
Его квартиры как в Красноярске, так и в Академгородке постоянно были наполнены большим количеством посетителей самого разного толка, особенно в период его холостяцкой жизни, обстановка была дружественной, но сумбурной. С обретением СП семейного статуса обстановка упорядочилась, но гостеприимство и доброжелательность остались. Как селянину по происхождению, ему очень импонировал Академгородок - все необходимые структуры, включая работу, были в пределах пятнадцати минут пешего хода, а соседями зачастую были друзья.
Он постоянно источал новые, нестандартные научные, ненаучные и антинаучные идеи по всему, что его окружало, и делал это легко и непринуждённо - зачастую трудно было различить, где иронический розыгрыш, а где серьёзные суждения. При всей внешней легковесности отношения к официальному формату ведения научных исследований, он трудился много, напряженно и постоянно. В одной командировке мне довелось ночевать с ним в одном гостиничном номере, и я был удивлён, увидев его ночью за письменным столом: объяснение было таким - надо было записать приснившееся.
Работы С.П. Габуды получили признание научного сообщества. Так в 1995 году он стал лауреатом Государственной премии РФ по науке и технике за работу «Радиоспектроскопические и квантовохимические методы исследования в химии твердого тела». Им был создан и признан новый подход описания молекулярной диффузии в кристаллогидратах и гидратированных белках; его он с успехом отстаивал на знаменитом физическом семинаре академика П.Л. Капицы.
Развитие идей СП привело к возникновению нового направления в спектроскопии ЯМР, связанного с вопросами молекулярной подвижности в пористых твердотельных системах (цеолиты, глины, биополимеры и др.). Признание его работы получили и за рубежом. Подтверждением этому стал тот факт, что когда после его кончины выпускался специальный номер Журнала структурной химии (т.57, №2, 2016), посвященный его восьмидесятилетию, помимо российских авторов откликнулись и прислали статьи представители Италии, Великобритании, Норвегии, США, Канады, Польши.
Он не чурался прикладных исследований, к примеру, участвовал в разработке и создании приборов для измерения влажности в геологических и биологических объектах, обнаружения пластиковых мин с применением методов ядерного резонанса. СП – автор десяти патентов, что немало для научного сотрудника, всю жизнь проработавшего в академических институтах.
СП был прекрасным беллетристом, что проявлялось в стиле написания научных книг, которых было более десятка. Особенно это проявилось в его монографии «Связанная вода: факты и гипотезы», но наиболее многогранно этот талант проявился в большом числе статей и эссе, опубликованных в газете «Наука в Сибири» по самым разным темам, порой и неожиданным для читателя. В базе данным CAPlus зафиксировано 336 публикаций СП, большинство из них находятся в ведущих отечественных и зарубежных журналах. По современным меркам это не выдающийся показатель, но надо помнить, что основная его научная деятельность проходила в эпоху до «хиршевского психоза».
Вокруг Габуды всегда роилась научная молодёжь, да и состоявшиеся в науке люди, поскольку, общаясь с ним можно было почерпнуть интересную и полезную научную идею, по-новому взглянуть, на, казалось бы, давно известные вещи. Под его руководством было защищено более тридцати кандидатских диссертаций по физико-математическим, химическим, биологическим и медицинским наукам, а восемь его учеников стали докторами наук.
Логичен вопрос, почему же СП, при таких показателях и качествах, не был избран членом РАН? Причин несколько, первая в том, что для избрания необходимо желание и соответствующие организационные усилия, которые он, в требуемом объеме, не проявил, по каким-то причинам. Во-вторых, при академическом избрании учитываются не только научные результаты, но и научно-организационная и административная работа, а выше отмечалось, как он относился к администрированию. В-третьих, к оригинальным кандидатурам на выборах относятся особо внимательно и настороженно, а СП был таковым.
Трудно в полном объёме сделать полную и адекватную характеристику такому человеку как СП, тем более в сжатой форме, поэтому ряд аспектов его жизни не был затронут здесь. Но в моей памяти он остался таковым, как выше описан.
Возвращаясь к поговорке, приведенной в начале, можно заключить, что Новосибирский академгородок, в котором он прожил большую часть жизни (более сорока лет) был для него местом, где комфортно жилось и работалось, состоялась семейная жизнь. Иными словами, Академгородок – это то место, где он сгодился во всех отношениях.
академик РАН Бузник В.М. "Журнал структурной химии" 2016. № 2, Т. 57. 227 – 229.
Сапига Алексей Владимирович, доцент, к.ф.-м.н., ученик Габуды С.П. Крымский федеральный университет им. В.И. Вернадского (КФУ), физико-технический институт. Кафедра физики конденсированных сред, физических методов и информационных технологий в медицине.
О Габуде Станиславе Петровиче я был наслышан задолго до нашей встречи. О нем много говорил и мой тогдашний шеф Щербаков В.Н., который работал в его лаборатории. Что-то рассказывали мои однокурсники. Им повезло писать диплом в Новосибирске. Несмотря на информацию из разных источников, Габуда воспринимался мною совсем абстрактно. У меня не было ни малейших мыслей о том, как он выглядит в жизни. Поэтому первая встреча была полна неожиданных впечатлений.
В дверном проеме нашей лаборатории, входящим из полумрака в светлое помещение, я впервые увидел Святослава Петровича. Он произвел на меня двойственное впечатление. С одной стороны сразу бросилось в глаза, что это «человек – глыба», а с другой - я подумал, что у нас будут не простые отношения. Хотя все оказалось не совсем так, как мне представлялось.
Середина 80-х, я тогда молодой еще аспирант из провинциального ВУЗа, примерно раз в год приезжал на неделю в командировку в ИНХ. Всякий раз общение с Габудой давало мне много нового и неожиданного. Святослав Петрович очень по-доброму относился к своим аспирантам. Организовать место в гостинице в разгар очередной конференции или предоставить комнату у себя дома, если мест сегодня ну совсем не было. Или достать билет на самолет летом в Крым, на завтра! - Это он все делал как само собой разумеющееся. Но еще он всячески заботился о том, чтобы его аспиранты занимались не только своей узкой областью, но развивались вширь и вглубь совсем разных наук.
Святослав Петрович Габуда сам был очень разносторонним ученым. Кажется, не было сфер науки, которые бы его не интересовали. В ту эпоху, задолго до интернета, доступ к научным новостям был ограничен, а он почти каждый день в лаборатории что-то рассказывал. Это было не подобие ленты новостей, поскольку рассказ всегда сопровождался комментариями. Габуда буквально сыпал идеями, развивая новость в аспектах, далеко выходящих за исходную информацию.
Часто вечерами он забирал меня от установки и мы шли в криогенный корпус. Заходили за Николаем Клавиевичем Морозом и втроем шли пешком от института до дома, где жил Габуда. Всю дорогу обсуждалась какая-то научная проблема. Шел буквально мозговой штурм. Мне было весьма полезно слушать мэтров, и только иногда, когда дело касалось того, что знал хорошо, я решался вставить свои «пять копеек».
В один из моих приездов в декабре 1985 г. Святослав Петрович вдруг дает мне два журнала со словами: «Тебе в гостинице по вечерам делать нечего, почитай». Это были два номера «Роман-газеты», в котором был напечатан роман эссе «Память» А. В. Чивилихина. Предложение прочесть роман меня удивило. Можно было ожидать от шефа задание проштудировать статьи по теме диссертации, но какое отношение историческое эссе имело к моей науке, было совсем не понятно. Хотя как автор Чивилихин был мне знаком, но я сразу подумал, что если и буду читать, то только если совсем нечем будет заняться.
Вечером того же дня было не холодно и мы втроем, не спеша по чуть похрустывающему снегу шли в сторону Морского проспекта. В этот раз разговор зашел о совсем другой науке. Видимо, Святослав Петрович сильно увлекся этнографией и эмоционально обсуждал с Морозом, где, когда и какие народы заселяли Великую русскую равнину и Сибирь. Тема для меня совсем незнакомая, и я ощущал себя полным профаном. Поэтому придя уже довольно поздно в гостиницу, я взялся читать роман. Прочел быстро и перед отъездом вернул журналы. Святослав Петрович принимая журналы, спросил: «Понравилось». Я кивнул. Он улыбнулся плотно сжатыми губами и сказал: «Тебе потом пригодится». Откуда он это знал?
В последний день перед отъездом Святослав Петрович отрывает меня от работы за установкой и говорит, что сейчас ему надо присутствовать на заседании, и он хочет взять меня с собой. Заметив мое неудовольствие, сказал: «Тебе будет полезно». Заодно попросил захватить материалы к статье, которую мы не успевали обсудить. Мы поехали в «Дом ученых». Там, оказывается, собрали высшее руководящее звено Академгородка на обычную для советской эпохи политучебу.
Вот только лекция, которую читала женщина-академик, была вовсе не проходной пропагандистской болтовней. С цифрами и фактами она разбирала проблемы советской экономики. Это было примерно за полтора года до начала гласности и конечно произвело на меня сильно впечатление. Ведь тогда все, что касалось фундаментальных проблем социализма, всячески замалчивалось. Да и сам Святослав Петрович поначалу пытался сосредоточиться на статье, потом увлекся докладом. Когда ехали в институт всю дорогу в автобусе, Габуда сосредоточенно молчал, а уже на остановке, вдруг сказал: «Запомни. Грядут большие перемены». Предвидел ли он тогда, насколько большими будут перемены, я конечно не знаю.
В первый же день моей следующей командировки Святослав Петрович вручает мне пропуск и дает указание завтра быть на конференции по ядерной физике в ИЯФе. Я попытался возразить, что тема конференции к моей работе ну совсем не имеет никакого отношения, а командировка короткая, но шеф меня прервал одной фразой: «Тебе будет интересно». На следующий день я с трудом высидел утреннее заседание.
И тут выяснилась, зачем меня направили на конференцию. Оказывается, в этот день была экскурсия по ИЯФу. Хотя конференция была международной, нам показали все. Японцы стайкой всюду следовавшие за экскурсоводом непрерывно щелкали направо и налево экзотическими тогда «мыльницами». Мы осмотрели циклопические установки, пульт управления похожий на рубку какого-то звездолета, рабочие места и с диковинными тогда цветными дисплеями, и все предыдущие версии ускорителей на встречных пучках. Нас даже пустили в туннель, где под потолком было подвешено само ускорительное кольцо, увитое медной шиной в руку толщиной. Сказать, что мне было интересно – ничего не сказать. Да и где еще увидишь ускоритель, с самым подробным рассказом начиная с истории института до массы технических подробностей.
Уже во второй половине 80-х самым большим интересом у Святослава Петровича стала биофизика и примыкающие к ней темы. В каждый мой приезд он давал мне очередную книгу, в том числе и свои труды на эту тему. Обсудив наши научные проблемы, которые касались проблемы физики молекулярной подвижности в твердых телах, он часто тут же переводил разговор, указывая на сходство физических механизмов в биологических объектах.
Как и предсказывал Святослав Петрович, знание смежных научных тем, которые он давал для дополнительного изучения, мне действительно пригодилось. Впоследствии, читая лекции студентам физикам, я мог поделиться своими впечатлениями о том, как же устроен реальный укоритель. А потом мне вообще довелось читать лекции и по биофизике уже для студентов-медиков. Пригодилась и лекция по экономике.
Но самое неожиданное продолжение имело этнографическое направление. В начале осени 1986 года, когда уже год, как ввели сухой закон, но Союз еще был нерушимый, я оказался на очередной конференции. Меня поселили в комнату к двум физикам из Вильнюса. Им это соседство ну очень не понравилось. Один из них даже ходил ругаться и просил меня отселиться от них. Но гостиница была переполнена, а поэтому суровая советская администраторша, мягко говоря, эти жалобы проигнорировала. В последующие два дня литовцы все время лопотали на своем языке и совсем меня игнорировали. Причина такого отношения к незнакомому им человеку мне была тогда совсем не понятна. Мы-то росли и воспитывались в духе пролетарского интернационализма. А вот эти два прибалта почему- то меня сразу невзлюбили.
Однажды вечером один из соседей куда-то ушел, другой маялся от скуки. А я достал книжку, посвященную вопросам этнографии, которую захватил с собой, и положил ее на стол. Вдруг вижу, рядом стоит сосед и с явным удивлением смотрит на книгу. Я сказал, что он может взять ее посмотреть. Он начал листать книгу. И тут слово за слово мы разговорились. Оказалось, что он даже чисто говорит по-русски.
Тут пришел второй сосед. Он вначале посмотрел на наш разговор с явным неудовольствием. Но вскоре сам принял участие в дискуссии. Обсуждали этногенез литовцев, русских, белорусов. Я, конечно, вооруженный знаниями, полученными с подачи Святослава Петровича, легко объяснил литовским националистам, откуда есть пошла русская земля, и кто такие они, литовцы, по происхождению. Немного поспорили, но в итоге мы сошлись во мнениях. Они мне рассказали неожиданную историю. Оказывается у них на кафедре ведется работа по переводу всех научных терминов на литовский язык.
- Зачем? – спросил я.
– Нам понадобится в скором будущем, - загадочно ответил один из литовцев. Так мы подружились и даже пили вместе какой-то «шмурдяк», с трудом добытый, несмотря на «сухой закон». Так в самом начале перестройки я встретился с тем, что потом привело к распаду СССР. Как в случае с нашим знакомством в гостинице, не было никаких причин для конфликта. Просто помутнение в мозгах у некоторых наших бывших сограждан.
Вот, спустя много лет я и думаю, откуда Святослав Петрович тогда знал, что мне понадобится даже спустя годы. Наверное, развитая способность к научному анализу явлений сродни способности предвидеть ход событий по едва заметным фактам. Похоже, этим качеством Святослав Петрович владел в совершенстве.
Гиндин Лев Моисеевич (16.08.1913 – 16.06.2000).
Период работы в ИНХ СО РАН: 1962 – 1981; позже проживал в Москве, где и был похоронен.
Доктор химических наук; зав. лабораторией химии экстракционных процессов.
Награды: Орден Трудового Красного Знамени.
И.М. Иванов; С.Н. Иванова; Р.С. Шульман; А.П. Забурева. Интервью
НАШ Лев Моисеевич
Лев Моисеевич Гиндин родился 16 августа 1913г. После окончания в 1937г. Московского института тонкой химической технологии Л.М. Гиндин начал свою научную деятельность в Физико-химическом институте им. Л.Я. Карпова в лаборатории академика С.С. Медведева. В этой лаборатории Л.М. Гиндин занимался исследованием кинетики и механизма процессов полимеризации. Работа была прервана в 1941г. и возобновлена в 1945г. после возвращения из рядов Советской Армии. В этой области Лев Моисеевич успешно защитил диссертацию на степень кандидата химических наук, в которой показал цепной характер процесса и участие в нем свободных радикалов. Это было обнаружено в 1940г., когда современных методов определения свободных радикалов еще не было. На основе проведенных исследований были разработаны методы расчета состава и строения сополимера. Эти работы позднее нашли подтверждение как у нас в стране, так и за рубежом.
В дальнейшем Л.М. Гиндин, оставаясь физико-химиком, сосредоточивает свои научные интересы в области применения органических веществ в неорганической химии. Первоначальные работы аналитического плана – разработка методик экспрессного определения примесей в металлах – послужили основой для создания промышленных методов разделения металлов с использованием экстракции. В результате исследований была создана, в сущности, первая в цветной металлургии заводская экстракционная установка по получению кобальта высокой чистоты К-0, которая действует до сих пор. Работа была отмечена золотой медалью ВДНХ.
С 1962г. Л.М. Гиндин возглавлял лабораторию химии экстракционных процессов ИНХ СО АН СССР. Разрабатывая основные теоретические положения химии экстракционных процессов, лаборатория постоянно поддерживала связь с промышленными предприятиями и отраслевыми институтами Министерства цветной металлургии СССР и выполняла исследования по их заказу. Такое содружество приносило несомненную пользу.
Л.М. Гиндиным с сотрудниками была разработана теория ионообменной экстракции. В основу разделительных процессов положены обменные межфазные реакции. Теоретически обоснована и практически доказана возможность глубокого экстракционного разделения металлов, обладающих близкими свойствами, например, кобальт и никель. Эти принципы были распространены на экстракционные анионообменные процессы и на их основе предложены многочисленные методы разделения металлов платиновой группы.
Теоретическая разработка и экспериментальное обоснование катионо- и анионообменной экстракции явились основным материалом докторской диссертации. Развивая дальше теоретические положения экстракционных методов разделения и очистки металлов, Лев Моисеевич Гиндин с сотрудниками проводил исследования по подбору новых экстрагентов и их экстракционной способности в зависимости от строения. Получены новые эффективные экстрагенты для разделения никеля и кобальта, извлечения меди, отделения платиновых металлов от цветных и т.п. В результате этих исследований разработана эффективная технологическая схема экстракционной очистки никелевых электролитов от всех примесей с извлечением ценных компонентов и платиновых металлов. Указанная схема прошла успешные испытания на полупромышленной установке комбината «Североникель», внедрение этой технологии обещает значительный экономический эффект.
Одним из интересных направлений работ Л.М. Гиндина является трактовка дифференцирующего действия разбавителей на коэффициенты разделения при экстракции, а также электрохимии экстракционных процессов.
Л.М. Гиндин в течение ряда лет занимался непрерывной педагогической деятельностью: вначале – преподавание в учебно-консультационном пункте Всесоюзного политехнического заочного института, затем – доцент Института цветных металлов им. М.И. Калинина, далее – профессор Новосибирского государственного университета. Курс лекций, читаемый Л.М. Гиндиным, пользовался популярностью не только среди студентов, но и среди научных сотрудников других институтов страны.
Л.М. Гиндин имеет многочисленных учеников, многие из которых под его руководством защитили кандидатские диссертации.
Л.М. Гиндин проводил большую научно-организационную работу, постоянно принимал активное участие в организации научных совещаний и конференций, являлся постоянным членом Научного совета «Гидрометаллургия» при ГК СМ СССР. При его активном участии создан и поныне регулярно издается библиографический сборник «Экстракция и ионный обмен». В 1968г. Л.М. Гиндин был одним из организаторов и научным руководителем СКТБ «Экстракция», ныне института «Гидроцветмет».
Научная и педагогическая деятельность Л.М. Гиндина высоко оценена Советским правительством, наградившим его орденом Трудового Красного Знамени.
Созданное Л.М. Гиндиным научное направление по ионообменной экстракции получило признание и поддержку у многих исследований и сейчас продолжает развиваться в ряде исследовательских организаций.
Находясь на заслуженном отдыхе, Л.М. Гиндин продолжает участвовать в подготовке кадров, читает лекции, оппонирует на защитах диссертаций.
С Львом Моисеевичем Гиндиным мы познакомились в 1958 году в г. Норильске. Он возглавлял отделение экстракционных методов извлечения металлов металлургической лаборатории горно-металлургического комбината им. А.П. Завенягина. Работы по экстракции цветных металлов в Норильске в то время успешно развивались. Шла подготовка к пуску установки по получению кобальта высокой чистоты “К-О”. В основе метода лежала катионообменная экстракция. Мне было предложено заниматься исследованием экстракционного поведения платиновых металлов. В общей сложности мы проработали с Львом Моисеевичем без малого 20 лет, из них 18 лет – в ИНХ СО АН СССР. Все, кто работал с Л.М. Гиндиным, отмечали его удивительную работоспособность и постоянный, неослабевающий интерес к проводимым в лаборатории исследованиям. Он почти ежедневно интересовался результатами. Этот интерес являлся стимулом для сотрудников к поиску новых решений.
Научный семинар лаборатории работал регулярно. Выступали молодые и более зрелые научные сотрудники с оригинальными исследованиями, обсуждением новых наиболее интересных публикаций в научных журналах. Если на семинаре кто-либо высказывал отличную от Л.М. Гиндина точку зрения на тот или иной экспериментальный факт, он задумывался, не всегда соглашался. Часто на следующий день уже в более узком кругу просил более аргументированно обосновать высказанное предложение. Такие отложенные на день-два “разногласия” никогда не приводили к обидам или конфронтациям.
Его собственные выступления с докладами, лекциями, которые он читал в течение ряда лет, были всегда глубоко продуманы, изложение материала отличалось строгой последовательностью. Прочитанный курс лекций позднее был им переработан и издан в виде монографии «Экстракционные процессы и их применение».
Отношения Л.М. Гиндина с сотрудниками были глубоко интеллигентны и демократичны. Не было случая, чтобы он уехал в отпуск или командировку, не попрощавшись со всеми, а вернувшись – не прошел по всем комнатам и не поинтересовался, как дела, «что новенького» в научном плане, все ли в порядке. На праздничных демонстрациях Лев Моисеевич всегда был вместе со своей лабораторией. Ему был чужд административно-командный стиль руководства. Ксли дело требовало привлечения к работе сотрудников, ранее не участвующих в данной работе, то перед вновь подключенными сотрудниками ставилась задача и требовалось ее решение. Какие эксперименты и какое количество при этом будет поставлено, не имело значения – важен результат. После этого сотрудники снова продолжали заниматься «собственными» исследованиями.
Все ежегодные планы и отчеты, которые составляли сотрудники, Лев Моисеевич после корректировки перед передачей Ученому секретарю обязательно показывал исполнителям, это правило им неукоснительно соблюдалось на протяжении всего периода совместной с ним работы. Уважение к мнению других, умение их слушать – это качество, которого так не хватает в настоящее время многим руководителям более позднего поколения.
В 1980 году Л.М. Гиндин по состоянию здоровья и ряду неблагоприятно сложившихся в ИНХ обстоятельств перешел на должность консультанта, а через год вышел на пенсию. Сейчас он живет в Москве, мы поддерживаем с ним постоянную связь.
Одну из страниц газеты к Дню химика мы посвящаем замечательному химику доктору химических наук, профессору Льву Моисеевичу Гиндину. Многие сотрудники, работавшие с Львом Моисеевичем, считают его своим главным Учителем. Школу Л.М. Гиндина прошли и член-корреспондент АН СССР А.И. Холькин, и д.х.н. И.М. Иванов, и многие-многие кандидаты наук – трудно перечислить всех, для кого встреча с Л.М. Гиндиным определила дальнейшую судьбу и стиль научных исследований.
Работая под руководством Льва Моисеевича, мы понимали, что наш руководитель может быть всяким – интеллигентным, внимательным, мягким, а чаще всего – «мягким, но твердым». Бывал дотошен, ошеломлял репликами типа «А какое показание было у Вас на правом барабане фотоколориметра?» или внезапным, с расстановкой произнесенным вопросительно-восклицательным «Не понял?!». Мог отчитать наедине за небрежность, опоздание и прочие грехи, но никогда не прибегал к докладным: авторитет Льва Моисеевича был настолько высок, что никаких дополнительных устрашающих мер не требовалось. Никто лучше Льва Моисеевича не мог отозваться о сотруднике, высветить выигрышные моменты его работы – часто бывало, что мы сами себя не узнавали в его отзывах. И мы всегда знали, что есть спина, надежная опора, которая никогда не подведет.
Лев Моисеевич как смелая и творческая натура всегда оказывался у истоков: у истоков экстракции – в будущем большого и широко развивающегося направления, у истоков гидрометаллургии, у истоков нашего Института и института «Гидроцветмет», у истоков широких научных связей ИНХ СО АН СССР со специалистами по экстракции в нашей стране и за рубежом. Прошло несколько лет, как Лев Моисеевич уехал из Новосибирска, а начатые и задуманные им работы, неожиданно видоизменяясь, доказывают свою жизнеспособность и продолжаются.
Этот короткий экскурс в прошлое хочется закончить пожеланием нашему дорогому Льву Моисеевичу доброго здоровья на долгие-долгие годы.
Почему лаборатория химии экстракционных процессов? Почему экстракция?
Это было на III курсе. Нам предстоял выбор специализации. Для студентов факультета естественных наук НГУ были организованы экскурсии по химическим институтам СО АН. Нас познакомили с разными институтами, мы побывали во многих лабораториях. И вот мы очутились в гидрозале ИНХ СО АН СССР. Мужчина среднего роста с седеющими волосами, живыми темными глазами под нависшими мохнатыми бровями, сложив руки на груди в театральном жесте, удивительно просто и увлекательно рассказал нам об экстракции и ее возможностях. Сам рассказчик и его умение говорить о сложном так просто и доходчиво нас мгновенно покорили. Так произошла встреча с доктором химических наук, профессором Львом Моисеевичем Гиндиным, ставшая решающей в моей жизни. Только к нему! Но, увы… не одна я приняла такое решение. Пришлось поволноваться. Заявлений было много, а мест – 2. Но все обошлось для меня удачно.
Так решилась моя судьба.
С глубоким уважением и благодарностью к Льву Моисеевичу вспоминаю не легкие, но плодотворные, вдохновляющие годы стажерства и аспирантуры. Хочется от всей души пожелать ему здоровья и долгих лет жизни.
Несколько дней тому назад мы связались с Львом Моисеевичем по телефону и спросили:
- Лев Моисеевич, география Вашей трудовой деятельности широка: начинали в Москве, потом – Норильск, затем – Новосибирск и снова – Москва. Как Вы считаете, какой этап Вашей деятельности был наиболее плодотворным, приносил Вам наибольшее удовлетворение как ученому, как человеку?
Л.М.: Годы, проведенные в Норильске.
- Кого Вы считаете своим Учителем?
Л.М.: Академика Сергея Сергеевича Медведева.
- Какую из своих работ Вы считаете самой главной?
Л.М.: Экстракционный метод получения кобальта высокой чистоты.
- Кого из своих друзей Вы чаще других вспоминаете?
Л.М.: Всю лабораторию.
- Какое из недавно опубликованных произведений произвело на Вас наибольшее впечатление?
Л.М.: «Дети Арбата» А. Рыбакова.
- Ваши симпатии в области литературы, музыки?
Л.М.: Л. Толстой, В. Гроссман, А. Рыбаков, Р. Олдингтон, в музыке – Бетховен, Шопен, Чайковский, Лист.
- Что бы Вы хотели пожелать ученикам Ваших учеников, фактически – Вашим внукам?
Л.М.: Чтобы любили науку – без любви к науке ничего большого достичь нельзя.
Дядин Юрий Алексеевич (02.12.1935 – 28.01.2002).
Период работы в ИНХ СО РАН: 1959 – 2002.
Доктор химических наук (1990), профессор (1992): зав. лабораторией клатратных соединений.
Награды: Почетное звание «Заслуженный деятель науки РФ» (1999).
В.Н. Подберезский; С.П. Габуда; В.Р. Белослудов; Э. Линов; Т. Королева; К.А. Халдояниди; И.Г. Васильева; Б.И. Пещевицкий; Л. Аладко; Т.В. Родионова; А.Ю. Манаков; В.В. Баковец; редколлегия ЖСХ
Воспоминания В.Н. Подберезского
Оставить светлый след…
Юрий Алексеевич Дядин. 2 декабря – ему 70 лет, увы, как говорят, было бы, если бы…
Скоро 4 года, как его нет с нами, но для друзей, для тех, кто его знал, с этим невозможно согласиться.
В момент прощания с Юрой кто-то очень правильно сказал: "Теперь для ИНХа история разделится на две части – с Дядиным и без Дядина".
Так и вышло. Как его не хватает нам. Его неуёмной энергии, энтузиазма, принципиальности и непримеримости. Даже вспыльчивости, порой резкости, но и доброжелательности, бескорыстия, мудрости.
Для меня Ю.Дядин сыграл едвали не главную роль в том, что моя судьба оказалась связанной с ИНХом. В 1964 году, когда я работал еще в другой системе, Юра на комсомольском собрании ИНХа подошёл к моей жене и спросил её: "Почему это твой мужик играет в футбол за какую-то гидродинамику, не работая там, да ещё и забивает нам голы? Наведи порядок!"
Так, с 1965 года (до 1985г.) я стал играть в сборной команде института по футболу (и баскетболу тоже). С 70-х годов – участвую в концертах института (под руководством Ю. Дядина). В 80-х годах, помимо общественных и личных отношений, у нас с Ю.А. появились и официальные как у зам.директора и завлаба. Бывало и ругались довольно сурово. Но всегда оставались друзьями и даже "породнились": Катя – его дочь - крестница моей жены.
Особая заслуга Ю. Дядина и его гордость – это созданный им оркестр детей сотрудников нашего института. Если б Вы выдели, как он с ними работал! И как ребята его любили! Недаром нынешний руководитель оркестра Володя Дулепов (сын сотрудницы ИНХа), с единодушного согласия всего коллектива, назвал его оркестром имени Ю.А. Дядина.
Успехов Вам, ребята, и будьте в жизни достойны Вашего учителя!
Высокие давления и несостоявшаяся золотая медаль имени Бриджмена… Памяти Ю. А. Дядина
Аспирантура Ю.А. Дядина проходила, как известно, под руководством профессора И.И. Яковлева. Главным девизом этой научной школы было то, что «Ученый может быть только первым в своей области!». Ибо: «В науке не может быть вторых открытий: законы Ньютона, Фарадея, Гиббса, как и любые другие законы Природы - можно открыть только один раз».
В то время в ИНХ было совершено важнейшее для теории экстракции открытие эффекта клатратообразования в водных растворах, то есть в жидкой фазе веществ. Теоретические и экспериментальные обоснования этого открытия легли в основу монографии И.И.Яковлева и А.В.Николаева "Клатратообразование и физико-химический анализ экстракционных систем", удостоенной Премии им. Н.С.Курнакова (1977). Следующим шагом должно было стать изучение фазовых диаграмм клатратов, так как «если мы знаем фазовую диаграмму, то мы знаем о системе все» (Дж. В. Гиббс).
Центральной проблемой при построении p -T диаграмм являются измерения при высоких давлениях. За эту труднейшую задачу взялся Ю.А. Дядин, под руководством которого была создана необходимая аппаратура. Пошли первые измерения, и сразу же были получены фундаментальные результаты. Во многом, благодаря публикации этих результатов, рейтинг Журнала Структурной химии надолго опередил рейтинги других химических журналов России.
В то время в Киеве проходила Международная конференция по высоким давлениям, и мне, как участнику, пришло письмо от проф. Киллера, Председателя Общества Высоких давлений им. П. Бриджмена с таким текстом: «Дорогой Сэр, как известно, наше общество собирает членские взносы (…), и 90% собранных денег тратится на закупку золота. Каждые два года из собранного золота отливается медаль с изображением профиля лица Основателя нашего общества - Питера Бриджмена. Затем, на ближайшем Конгрессе общества (AIRAPT) эта медаль вручается участнику, выбранному путем голосования за лучшую работу в нашей области, выполненной за тот же промежуток времени. Мы хотели бы знать Ваше мнение об авторе публикуемых в последнее время работ по исследованиям водных систем при высоких давлениях. Искренне, и т.д.».
Тогда еще самодеятельность не поощрялась. На слуху был неприятный инцидент, связанный решением одной из 12 проблем Гильберта (известной как «проблема Мартингалов»). Эту проблему решил сотрудник математического отдела ИФ СО РАН, профессор Г. П. Егорычев. Неожиданно для него самого, и для его начальства, за эту работу была присуждена престижная международная премия им. Фулкерсона с формулировкой: "За выдающиеся результаты в области дискретной математики и программирования". Возник скандал, руководство стало возмущаться, «почему того-то обошли»… В итоге, - товарища не выпустили, и ни денег, ни медали он не увидел, а в ближайшую кампанию его уволили из СО РАН «по сокращению штатов».
Я проинформировал Ю.А. о письме, и отнес это письмо в дирекцию со словами «готов поработать, как надо». Но никакого ажиотажа не произошло. Все шло, как ни в чем не бывало. Разве, что стычки на Ученых советах по поводу клатратов протекали более нервно, чем в прежнее время. Единственной ощутимой реакцией на проводившиеся в ИНХ работы в области клатратообразования при высоких давлениях была постановка аналогичных работ в Вашингтонском Институте Карнеги, в котором Вос, Фингер и Мао сумели впервые построить фазовые диаграммы для систем вода – водород и вода-гелий при высоких давлениях (1993). Возможно также, что блестящие рецензии Ларри Фингера сыграли роль при получении нами грантов от Международного Научного фонда в 1995 г., хотя их скромный размер (~) имел, скорее, символическое значение.
Памяти Юрия Алексеевича Дядина.
2 декабря Юрию Алексеевичу исполнилось бы 70 лет. Он не дожил до этого юбилея, но в нашей памяти сохранились его поступки, отношение к окружающим его людям и его отношение к научному труду. По прошествии почти 3 лет лучше оцениваешь ту роль, которую он играл в обществе и в судьбах тех людей, с которыми он общался. Пример его яркой жизни особенно важен сейчас, когда мы все переживаем сложные времена. Его методы исследования помогают успешно вести научную работу, когда российская наука начинает интегрироваться в мировую науку.
Юрий Алексеевич ввел меня в круг ведущих ученых, занимающихся проблемами газовых гидратов, что открыло для меня широкие возможности для успешной научной работы. Юрий Алексеевич познакомил меня с проф. Це, ведущим канадским ученым, и уже около 10 лет мы проводим совместные работы по льдам и гидратам. Эти работы проводятся на самом высоком уровне, и результаты этих исследований опубликованы в ведущих журналах мира. Работы по гидратам водорода, впервые выполненные в лаб. Юрия Алексеевича, послужили толчком к полномасштабным исследованиям гидратов водорода в крупнейших лабораториях мира. В нашем институте ведутся, совместно с проф. Слоаном (США), экспериментальные и теоретические исследования новых гидратов водорода, которые могли быть использованы как хранители водородного топлива в водородной энергетике. У меня, как соавтора работ с Юрием Алексеевичем, не было проблем с начала совместных работ с проф. Роджером (Англия) и проф. Квамме (Норвегия), ведущих теоретиков по исследованию клатратных гидратов. Высокий уровень работ и авторитет Юрия Алексеевича дал мне возможность начать плодотворное сотрудничество с ведущими учеными мира, и я ему буду всегда благодарен за это.
Для меня, хорошо знавшего Юрия Алексеевича, его примеры поведения с окружающими его людьми служат ориентиром в моем поведении с другими. Я вспоминаю, сколько было привлечено людей и усилий, чтобы отстоять Валерия Николаевича Подберезского и не дать посадить его в тюрьму под надуманным предлогом. Он был в центре горячих событий в институте, и его позиция помогала решать сложные проблемы, которые постоянно возникали в сложный период общественной катастрофы в том обществе, из которого мы вышли. Пример его активного участия в жизни института особенно важен сейчас, когда многие наблюдают со стороны то, что происходит в институте, а действуют те, кто не очень заботится о судьбе института.
Сегодня важно отметить то, что Юрий Алексеевич активно сотрудничал с научными сотрудниками из институтов Сибирского Отделения. Он хорошо разбирался в том, что делали другие, и находил общие задачи для исследований. Существование интеграционного проекта по природным гидратам до настоящего времени – это во многом его заслуга. Интеграционный проект позволил поддержать работы по гидратам и сохранить на мировом уровне работы в институте.
ПОЭЗИЯ СПОНТАННОСТИ.
Когда-то, давным-давно, я робким молодым человеком, только что прошедшим по конкурсу на должность младшего научного сотрудника, вошёл в стены достославного и могучего ИНХ’а. Сердце стучало и прыгало, а дыхание исчезало на опасные для жизни промежутки времени. Но мне не удалось осмотреть незамеченным это святилище. Каким-то образом оказалось, что слух обо мне как об убеждённом футболисте проник сюда намного раньше меня.
В первые же три дня моего пребывания в институте я удостоился дружеской беседы с не менее, чем полтора десятка симпатичных парней, так или иначе причастных к футболу. Был конец апреля, нещадно таял снег, и ноги изнывали в нетерпении по гулким ударам по мячу. Я, не усомнившись, готов был служить верой и правдой сразу же полюбившемуся ИНХ’у, тем более что меня сразило одно деликатное обстоятельство. Имя капитана команды Дядина – сам он находился в командировке – произносилось в какой-то тёплой и доверительной транскрипции. Я не верил своим ушам – Дядин и вдруг так звучит, да ещё оставляет в душе почти неизгладимый след.
Прошло, должно быть, совсем немного времени, как эта чудная транскрипция вошла как прививка и в меня. Дядин или Юра! А он, вспоминая как-то первые годы ИНХ’а, признался, что они вместе с Аликом Тульским выбрали при распределении Академгородок, исключительно ориентируясь на "футбольные следы". Здесь уже работал бывший центр нападения МГУ Брадовский. И я охотно поверил в это, но не переставал изумляться, как это подающий большие надежды молодой учёный, любимец Николаева, мог так легковесно поступать.
То ж были происки спонтанной натуры. Рецидивы внутренней потребности. Любой положительный импульс разрастался в нём
до явления кипящей лавы и спонтанировал мощными выплесками. Как доброе семя находило благодатную почву – это другой вопрос. Но Дядин доверял своей внутренней природе и не боялся ошибиться. Более того, он проникался сознанием, что переполнявшая его энергия – благо и для других и даже им, этим другим, предназначена. И заводил, и сплачивал товарищей
в крепкую команду, как правило, на долгие годы.
Другая ипостась Дядина – музыка. Неотпускающая страсть. Хотя он далеко не регулярно посещал концерты гастролирующих музыкантов. Казалось даже, что не любил этого делать. Но где-то внутри него постоянно источался неуёмный ключик, который переполнял его музыкальной материей. И он брался за инструмент, благо, многие ему были послушны. Брался как за временное занятие. Его мощное спонтанирование требовало другого самовыражения – игры для людей и не иначе, как в составе собственноручно воспитанной команды. Тысячи репетиций, сотни концертов. Отработанными им нотными строчками много раз можно промчаться вокруг экватора. Да что там – достать до Луны. А ИНХ состоялся, в том числе, и как музыкальный!
А что же женщины? Были, конечно, и они. И очень много. Есть и сейчас. Но это совсем иной поток энергии – обращённый
в другую сторону. На Дядина. Поток единодушного обожания, где не было и нет соперниц, только – соратницы. Во что преобразовывал этот поток Дядин – пока не известно. Возможно, появятся ещё какие-нибудь проясняющие суть дела мемуары… Тем не менее, институтский треугольник, подписывая ему характеристику в первую загранкомандировку, хотя и не вычеркнул краеугольное слово "моральноустойчивый", но порекомендовал сбрить усы… Люди на всякий случай страховали себя.
Такое же единодушие и среди многочисленных друзей. Никто не бился за место лучшего друга. Первый и навсегда – Алик Тульский. Но каждый получал от него то, чего и хотел. Тем более, что шли к нему, как правило, за духовной поддержкой, за искусством увидеть наболевшую проблему под верным углом. Дядин мог просто промолчать, но это всё равно означало, что жизнь отнюдь не борьба за выживание, а шанс самовыражения. И всякий раз это доходило до нужного места.
И всё-таки наука, несмотря на прочие страсти, – главная любовь и единственное призвание Юрия Алексеевича. Именно наука при его-то пылком темпераменте оказалась для него ангелом-хранителем. Поиск и терпение в науке – целительное средство.
А спонтанность проявилась здесь в ином качестве. Слава Богу, у нас достаточно могучих мыслителей, готовых наброситься на любую проблему так яростно, что слышится скрежет жерновов от мыслей. У Дядина – другая природа. Некое внутреннее видение, как будто он знал уже кое-что о возникшей проблеме изначально. И он полагался на эти собственные прозрения в вещи, о которых ещё нет информации.
Но была стерегущая опасность. Юрий Алексеевич на дух не признавал никаких жизненных циклов и ритмов. Любой спад творческого и духовного состояния он воспринимал как личное оскорбление. Стремился жить на постоянном взлёте. Ударить
по максимуму и пережить аскезу. Требовал этого и от других, что, бывало, приводило к конфликтам даже с преданными ему сотрудниками. Сам он быстро отходил, но не всегда это случалось с пострадавшими. Надрывался какой-то тонкий уровень отношений. Думаю, он страдал от этого мучительно.
Происходящие порой его срывы не то чтобы прощались ему, а, наоборот, служили как бы достоверным подтверждением его существования. Как всеобщего достояния. Конечно же, в могучем ИНХ’е титанов в любой сфере – пруд пруди. Но у него была такая миссия. Достояние. И на этот счёт у всего трудового коллектива имелось боковое зрение – следить тихо и мирно за его новыми деяниями, за состоянием здоровья… С обязательной для хорошего дела иронией. Прошёл же однажды по институту какой-то мистический шорох сожаления: Дядин отказывается от мясных блюд. Потом ликование: пирожные поглощает в неограниченных количествах… Последний его день был переполнен жизнью: лыжи, репетиция и, наверное, мысли о науке.
Он прожил много, но, к сожалению, недостаточно долго.
Заметки о Дядине.
Очень часто, когда я иду по коридору 3-его этажа, мне кажется, что Юра здесь, что вот сейчас он выйдет из своей комнаты, улыбнется, поздоровается и мы заговорим…, например, о лыжных прогулках. В последнюю зиму Юрий Алексеевич достаточно много ходил на лыжах и получал огромное удовольствие от этого. Я отлично помню, как он об этом рассказывал! И был совершенно счастлив в этот миг жизни. Глаза его лучились…
Писать о таком светлом человеке, таком ранимом, застенчивом, скромном и очень одарённом, трудно. Юрий Алексеевич относился к тому типу людей, по которому можно как по шкале смотреть и понимать, что ты сумел сделать, к чему стремишься и что есть – иерархия ценностей человека. Мне кажется, о последнем он знал наверняка.
Памяти друга.
Трудно говорить о Юрии Алексеевиче Дядине в прошлом времени, но оно, это время, идет своим чередом; и теперь уж поутихла боль и горечь утраты, и осталось светлое воспоминание об этом чрезвычайно привлекательном и удивительно простом в общении человеке.
«И не говори, Константин, человек — сложная штука. И чего только в каждом из нас не понапихано!» Это реакция Юрия Дядина на какие-нибудь мои сентенции по поводу тех или иных жизненных коллизий. Воистину сидит в нас своеобразный компьютер, который постоянно обрабатывает всю поступающую многоплановую информацию и, обобщая, выдает, на запрос о данной личности, свой вердикт: этот человек хороший, а вот тот — не очень. И все потому, что лишь этому невероятно мощному специфическому анализатору под силу давать сложные оценки нашим поступкам, нашей духовности и человечности.
Вечно живой в памяти Юрий Дядин. Вот он предо мною, всегда с неповторимой улыбкой, чарующей, магнетической, слышу и голос, свойственный лишь ему одному, голос легко узнаваемый, доверительный, приятный как звук гитарной струны. И речь его колоритна и неподражаема: то он весьма велеречив, то краток и нарочито просторечен и, тем самым, поразительно притягателен. Обаятельный человек, — таковы слова и сторонних людей, впервые с ним соприкоснувшихся, и сила этого обаяния заключалась не только в искренности и благожелательности, но и в непостижимой удивительной гармоничной совместимости всех его качеств.
В памяти мгновенно воскресает Дядин одновременно и жизнерадостный, веселый, и внезапно гневный, если вдруг выявится какая-либо вопиющая несправедливость или чей-то недостойный поступок. Он мог искренне радоваться нашим успехам и сердечно сопереживать нашему горю.
Порой мне кажется, что слова известной песни: «…Вижу родные и близкие лица…», принадлежат именно Юрию Дядину. Весь он светился нескрываемой радостью при встрече с каждым из нас; все в ИНХе были ему бесконечно дороги, в том числе и те немногие, с кем он когда-то повздорил. Не раз приходилось слышать его самобичевание: «И зачем только я…, и как только я мог…, и дернуло меня…». Чувствуя его глубокую внутреннюю духовную доброту, мне и в голову никогда не приходило ссориться с ним — ясно было, что назавтра он и вспоминать не станет о том, что день накануне был немного пасмурным. Только и всего, потому что над ним почти всегда сияло солнышко, мир был чудесен, и все люди вокруг были прекрасны. Он умел прощать всё. Всё, кроме предательства, подлости и коварства. Попробуй-ка, поучи его жить, дескать, ну, что ты всё на себя берешь, все человеческие беды и невзгоды! Остынь, отойди в сторонку. Больше всех тебе надо, что ли? Посмотрит негодующе, испепелит тебя взглядом: «Жить на свете, коль уж живешь, надо достойно, честно, по-людски». «Не проходи мимо…», — так кратко и далеко не полно можно сформулировать его жизненный девиз.
«…Завтра меня, да и многих из присутствующих, не будет на этом свете, а институт должен быть и процветать…», — так он реагировал на различные высказывания при обсуждении на ученом совете жизненно важных, кардинальных вопросов бытия институтской науки. Высокая ответственность за судьбу института, своей лаборатории, отеческая забота о своих подопечных не единожды понуждала его к экстремальным, экстраординарным поступкам, на которые вряд ли отважился бы кто-либо из нас.
Юрий Алексеевич Дядин, начиная с 70-х годов, уже был широко известным ученым и не только в Союзе, но и в мировом научном сообществе, но о высоких званиях, степенях и слышать не желал. На всякого рода докучные приставания неизменно отвечал: «А зачем? Да и времени жалко, лучше я вместо диссертации напишу десяток статей или монографию». И лишь настоятельные обращения не только друзей и близких, но, надо полагать, и официальных лиц, привели его к решению, хотя и поздновато, но все же защититься.
Судьба страны, Родины, всего народа — это его собственная судьба, и он глубоко переживал все перипетии и парадоксы не только прошлого, но, в не меньшей мере, и нынешнего времени. Увы, далеко не все мы, его многочисленные друзья, часто общавшиеся с ним, понимали, что нельзя бесконечно травмировать его очень возбудимую, легко воспламеняющуюся натуру «горящей информацией», что просто бесчеловечно сбрасывать свою негативную ауру на легко ранимую, сверхчувствительную душу этого человека.
И не выдержало его большое, доброе сердце.
Полнокровной, насыщенной, богатой была его жизнь — «ни минуты покоя…». Не припомню его, лежащего на диване и читающего детективы. Тем более вряд кто может вспомнить Юрия Дядина в качестве праздного созерцателя. Вечно в движении, и если уж нет его на работе (явление крайне редкое), то, значит, он либо в мире музыки, либо в спорте.
Вот мы (институтская группа здоровья, многие вместе с детьми) едем на автобусе в бассейн; остановка, входит Дядин с неизменной жизнерадостной улыбкой; оглядываю присутствующих — буквально мгновенно все приветливо заулыбались и у всех сразу же — приподнятое настроение.
Святая святых в его жизни был родной ИНХ. Без преувеличения можно сказать, что почти вся его жизнь прошла в стенах родного института, где он все годы (в том числе, будучи формально в отпуске!) проводил и будни, и выходные дни. Про себя, как правило, говорил в третьем лице и по фамилии: «О, Дядин — молодец. Посмотри, Апанасович (так он часто на украинский лад по-дружески обращался ко мне в неформальной обстановке), какая красивая диаграммка. А?» Примечательно, что круг его научных интересов вовсе не замыкался в области дорогих его сердцу диаграмм состояния. Иногда в беседах со мною он вдруг начинал высоко и лестно отзываться о работах других коллег в институте, мнение о которых у меня было как раз противоположное. И тогда, мгновенно воспламеняясь в споре, он принимался, жестикулируя, с жаром доказывать и убеждать меня, словно от моего мнения зависела судьба «under discussion».
Столь же по-отечески и уважительно опекал он и студентов. Бывало, начнем мы, члены кафедры, журить студентов по поводу тех или иных промахов, а Юрий Алексеевич, наоборот, встаёт и, словно стесняясь, обращается к дипломникам, убеждая последних: «Да знаете вы, всё прекрасно знаете, просто надо лучше подготовиться, вспомнить всё, что изучали в университете за все эти годы, собраться с мыслями, сконцентрироваться на каждом вопросе…». А затем и напутствовал наставительно: «Всё у вас будет хорошо, только ответы на вопросы, которые вам задают на кафедре, надо будет хорошенько продумать и обсудить вместе с руководителем, чтобы на защите дипломной работы быть во всеоружии и не попасть впросак. Кафедра наша всегда была одной из лучших выпускающих в НГУ, так что — не подведите». Надо полагать, и студенты высоко ценили своего профессора и уважали, если не сказать, любили его.
Несмотря на свою постоянную занятость, он не забывал посещать своих друзей, да и просто товарищей. Вот он успел набрать на даче-огороде ведро земляники-клубники, чтобы отнести, разумеется, совершенно бескорыстно, кому-то в тот момент «остро нуждавшемуся в витаминах». И мои домашние любили его. Все они, особенно дети, просто обожали дядю Юру. И поныне мы часто вспоминаем его, словно он тут недалеко, в нескольких минутах ходьбы и не сегодня-завтра придет вечерком в гости, сразу же подойдет к пианино, посетует, что оно расстроено, пожурит меня («а еще и настройщик») и начнет что-нибудь наигрывать, затем увидит вдруг мандолину: «О, дай-ка я тебе сейчас одну вещицу сыграю», и вновь — апелляция ко мне как никудышному настройщику, ну а затем, как всегда, — вдохновенное, самозабвенное, превосходное музыкальное таинство в его исполнении.
Нельзя не вспомнить, не упомянуть колоссальные организаторские способности Дядина в самом широком смысле этого слова. Идет ли речь об организации конференции, симпозиума либо научного семинара, или на повестке дня стоит вопрос о проведении спортивных соревнований либо празднеств, — Юрий Дядин незаменим. Но вот что примечательно. Если случалось, что кто-то неудачно провел какое-либо мероприятие, то не припомню, чтобы он брюзжал, в отличие от всех нас, остальных. «Ну, с кем не бывает»,— обычная его реакция.
Весьма незаурядным был он человеком и можно бесконечно много вспоминать различные интересные эпизоды из жизни, пересказывать и его собственные увлекательные повествования.
Нет, такие люди не исчезают бесследно, и пока живы мы, неповторимый, бесконечно близкий всем нам образ Юрия Дядина, всегда будет жить в наших душах.
ПАМЯТИ ЮРИЯ АЛЕКСЕЕВИЧА ДЯДИНА.
Наше поколение, входившее в науку в конце 50-ых, было ушиблено романтикой человеческих отношений, и принадлежало к особому сословию, которое испытывало трепет посвящения в профессию. Для нас это было блаженное время позволительной свободы тона, свободы авторского слова и нахождения скрытых источников ярких убедительных аргументов в научных спорах. Это общество было нашим духовным прибежищем, где можно было услышать слова убийственной критики или получить признание в адрес собственных опусов, что способствовало развитию профессиональной требовательности к себе и великое чувство корпоративного братства. Красоту этого братства, конечно, создавали яркие и талантливые люди, большие ученые, и, прежде всего, Юрий Алексеевич Дядин.
Большой ученый – еще не всегда значит большой человек, и много примеров есть, когда одаренные люди оделены обывательским духом. В Юрии Алексеевиче ученость совмещалась с большим человеком, и в этом огромное обаяние его личности, дающее право говорить о нем не только химикам, но и всем тем, кто его знал. Независимость и прямолинейность, конечно, были самым сильным оружием в арсенале его выдающегося ума, и они дали ему возможность создать замечательные достижения в науке. Сила, смелость и прямота, с которыми Дядин отстаивал и продвигал свои взгляды и убеждения, могут служить примером не только ученым. Дядин был и хорошим организатором коллективной научной работы. Он глубоко понимал смысл и цель своих научных исследований и умел правильно оценивать творческие возможности соисполнителей.
Для меня работы и доклады Дядина Ю.А. были не только увлекательнейшими по своей сути, но служили основой проверки правильности собственного эксперимента, надежности обобщений и выводов. Его живая речь предельно выразительная в своих интонациях и жестах доходила до слушателей разной степени подготовленности, и во всей его манере держаться и говорить всегда проявлялась пылкая натура, яркая, независимая и сильная индивидуальность. Эта индивидуальность и вела Юрия Алексеевича во всем его научном пути, делая его известным в своей стране, за границей и особенно желанным в студенческих аудиториях.
Сильная личность Дядина чувствовалась с первых же слов беседы с ним. Он не знал поверхностных тем, ему было чуждо флегматичное или равнодушное отношение к окружающему. Во всем, начиная от сложнейших проблем его жизненного дела, и кончая спортом и музыкой, сказывался его увлекающийся, страстный темперамент настоящего человека, не делающего ничего наполовину. Исключительная всесторонняя одаренность его личности всегда привлекала к нему людей, и по мере сближения с ним, они начинали любить его и находили большое удовольствие в общении с ним.
В наших беседах с ним открывалось столько силы, столько страсти. И мне всегда казалось, что он совсем еще далек от смерти…
В нашем институте все любили Дядина, и его потеря остро чувствуется всем коллективом. Для меня же, как и его друзей-соратников, этот уход особенно чувствителен, потому что после Дядина слишком очевидным стал конец той эпохи в науке, которая была заложена романтиками 50-ых.
Наш маэстро.
Юрий Алексеевич Дядин пришёл в ИНХ с целой группой выпускников Московского университета. С первых же дней знакомства с ним, у меня установились товарищеские отношения с взаимным уважением и с интересом к работам друг друга. Мне особенно импонировал его поиск любой свежей научной мысли и новых прогрессивных идей в теоретических представлениях. Не один раз, он горячо поддерживал уточнения Белеванцева по некоторым вопросам химической термодинамики и работы Г. Маркова по микродуговым покрытиям. В то же время, он всегда резко критиковал сотрудников, отставших от современного уровня развития того или иного раздела науки.
В те годы довольно широко были разрекламированы рекомендации Бутейко по влиянию на сердечную деятельность определённым способом организованного дыхания. Дядин одним из первых детальным образом ознакомился с методом Бутейко и испытал его действие на себе самом.
Имея абсолютный слух, знание музыки и играя на музыкальных инструментах, Юрий Алексеевич организовал в ИНХе ансамбль, без выступления которого не обходился ни один праздничный вечер Института. Очень скоро ансамбль приобрёл такую популярность в городке, что на наши вечера стали убегать сотрудники из других Институтов.
Приходится просто удивляться, как на всю эту деятельность у него хватало времени и сил. Не исключено, что может быть именно поэтому мы и потеряли Ю.А. Дядина раньше времени...
Я никого не хочу обидеть, однако у меня, после того как Юрий Алексеевич ушёл от нас, создалось впечатление, что ИНХ — теперь уже не ИНХ, а нечто совсем другое... .
1-ая аспирантка Ю.А.Дядина Аладко Людмила
ЭПИЗОДЫ ВОСПОМИНАНИЙ.
1) Поступила я в аспирантуру в декабре 1968 г. к Яковлеву И.И. Он привел меня к Дядину Ю.А. и сказал, что это и будет мой непосредственный руководитель. С первого взгляда Юрий Алексеевич показался мне каким-то суровым и даже пожилым (хотя ему было только 33 года, но уже была седина) и я даже немного расстроилась, что буду работать не с Иваном Иппатовичем, у которого было улыбчивое и доброжелательное лицо. Но спустя совсем немного времени я поняла, как мне повезло. Начали мы осваивать относительно новый класс соединений - клатраты, где почти все было не известно и в какую сторону ни пойди - все новое. И человеком он оказался жизнерадостным, музыкальным, спортивным и вообще очень замечательным, хотя и требовательным.
2) Первый раз доклад по клатратам был сделан Юрием Алексеевичем в Риге на Всесоюзной конференции по кристаллохимии в 1975 г. Наша работа вызвала большой интерес и там мы познакомились с такими корифеями - кристаллохимиками, как Китайгородский А.И., Бокий Г.Г., Зоркий П.М. и др. Но запомнилась мне эта поездка еще и тем, что Юрий Алексеевич купил в Риге очень хорошую гитару (а это было большим дефицитом в то время) и посоветовал и мне купить гитару, что я и сделала (правда, более дешевую). Когда мы приехали из Риги в Москву и спустились в метро, то нам не давали прохода, спрашивая, где мы купили гитары и не продадим ли их. Боялись, что их вырвут из рук. Затем вечером, приехав в Подмосковье к дяде Тиме (это родной дядя Юрия Алексеевича) я получила огромное удовольствие от того "концерта", который дядя Тима и Дядин сделали по моей заявке. Они играли очень слаженно и вдохновенно в четыре руки (д.Тима - на мандолине или банджо, а Юрий Алексеевич - на новой гитаре) не менее 4 часов и исполняли все, чтобы я ни заказала (любую песню, романс и т.д.). Этот необыкновенный концерт я помню до сих пор.
3) В 1977 г. на конференции в Харькове я познакомилась с родителями и братьями-близнецами Юрия Алексеевича. Это очень милые, красивые и гостеприимные люди. Все братья очень похожи друг на друга и иногда казалось, что у меня "троится" в глазах, когда в комнату входили три Дядина одновременно. В большой комнате стоял стол, всегда заставленный фруктами, сладостями и т.д. Мама Юрия Алексеевича, Афина Ивановна, пережившая с семьей голод во время и после войны, сказала: "Пока я жива, этот стол всегда будет накрыт". Юрию Алексеевичу эта традиция была по нраву, и сколько раз он проходил мимо стола, столько раз что-то закидывал себе в рот.
4) Интересным случаем запомнилась мне поездка в Москву в 1976 г. на семинар в ИОНХ. Дядин сделал там замечательный доклад, который обсуждался около 4 часов. Затем, гуляя по Москве, мы подошли к Останкинской башне и решили посетить ее. Перед входом вдруг остановилась машина и кто-то подозвал Дядина. Я осталась в стороне, но увидев, что он стоит рядом с цыганкой из этой машины быстро пошла к нему. В это время машина уехала. На мой вопрос, что цыганке нужно было от него, Юрий Алексеевич сказал, что все нормально, она хотела чтобы я ей разменял 100 рублей, а у меня оказалось только 90 и ничего не получилось. Я настояла, чтобы он пересчитал деньги, что вызвало у него раздражение, но когда все-таки пересчитал и увидел, что не хватает 50 рублей (а тогда это была стоимость билета на самолет от Новосибирска до Москвы), то надо было видеть его лицо. Он никак не мог поверить, что его так одурачили прямо на его "глазах", причем деньги он даже не выпускал из рук, когда считал их с цыганкой. Когда мы вошли на первый этаж башни, где было очень много зеркал, то глядя на свое отражение в них Юрий Алексеевич воскликнул: "Господи! Сколько же здесь много дураков!". Я его слегка утешила, сказав, что его не просто так обманули, а очень мастерски и артистично, а за фокусы платить надо.
Много разных эпизодов, связанных с Юрием Алексеевичем, хранится в моей памяти. А человек "живет" до тех пор, пока мы помним его и пусть это будет как можно дольше.
Воспоминания к.х.н., ст.н.сотр. Т.В. Родионовой
Профессор Дядин... До сих пор трудно осознать, что приходится говорить о Юрии Алексеевиче в прошедшем времени. С ним ассоциируются только движение, энергия, напор, эмоциональная яркость. Способность отдавать энергию, как одна из составляющих всякого таланта была в нем в необычайной степени развита. Лидер не только в науке, но и в жизни, он обладал загадочной способностью привлекать к себе огромное количество людей.
Юрий Алексеевич Дядин в течение сорока лет преподавал в Новосибирском государственном университете, а последние двадцать лет руководил работой кафедры неорганической химии факультета естественных наук.
Ю.А. Дядин родился 2 декабря 1935 года в г.Новороссийске. Закончил Московский государственный университет в 1959 году и в числе самых первых сотрудников только что организованного Института неорганической химии приехал в зарождающийся Новосибирский Академгородок. Вся его дальнейшая жизнь была связана с академгородком, Институтом неорганической химии и Новосибирским университетом. Юрий Алексеевич начал преподавать на кафедре неорганической химии с самого начала ее образования в 1962 году (первоначальное название - «кафедра радиохимии» и первой специализацией была радиохимия). В 1967 году Ю.А. Дядин защитил кандидатскую диссертацию. Первые его работы по исследованию клатратных соединений появились в 1966 году, а в 1974 году им была организована первая и единственная в России лаборатория клатратных соединений. В 1990 году по совокупности работ ему присуждается степень доктора химических наук, а в 1992 - звание профессора. Ю.А. Дядин был членом Редколлегии международного журнала "Journal of Inclusion Phenomena and Molecular Recognition in Chemistry". В 1997 году Американским биграфическим институтом Ю.А.Дядин был избран человеком года (Man of the Year, february, 1997, American Biographical Institute). В 1999 году' профессору Ю.А.Дядину присуждено почетное звание «Заслуженный деятель науки РФ».
В созданной им лаборатории исследования развивались в двух основных направлениях: изучение строения, стехиометрии и стабильности клатратных соединений и исследование поведения клатратов под давлением для выяснения их природы и поиска новых соединений.
Длительное время все клатраты считались соединениями переменного состава и одним из фундаментальных результатов огромной серии прецизионных экспериментальных исследований явилось установление существования трех типов стехиометрических взаимоотношений в системах гость - хозяин:
твердые растворы на базе стабильной хозяйской каркасной системы,
бертоллидные фазы переменного состава на базе метастабильной хозяйской решетки,
соединения постоянного состава на базе неустойчивого хозяйского каркаса
Юрий Алексеевич всегда настаивал на систематическом и комплексном подходе к исследованиям. Так, изучение фазовых диаграмм с одновременным изучением структур обнаруженных соединений привело не только к указанному выше доказательству постоянства состава, но и к обнаружению явления, названного контактной стабилизацией молекул. Как выяснилось, явление контактной стабилизации широко распространено и, по-видимому, играет важную роль в стабилизации молекул и их жизненно важных конформаций в биологических системах.
Исследования связи пространственной комплементарности (играющей решающую роль в образовании клатратов) со стабильностью соединений привели к установлению количественных зависимостей устойчивости (температуры плавления) клатратов от степени использования свободного пространства хозяйского каркаса гостевой подсистемой.
Одними из самых любимых работ (здесь слово «любимых» вполне уместно, потому что одной из ярких черт характера Юрия Алексеевича была способность безоговорочно увлекаться и увлекать других какими-то научными идеями) были работы по исследованию газовых гидратов с использованием высоких давлений. В свое время это были пионерские работы (не всегда встречавшие понимание) и долго оставались единственными (сейчас в мире это направление стало интенсивно развиваться и появляется множество статей на эту тему). Эти исследования позволили установить переход всех указанных выше трех типов стехиометрических взаимоотношений в системе гость - хозяин от твердых растворов через бертоллидные фазы к соединениям постоянного состава. Одним из последних блестящих результатов-стал о обнаружение новой (на протяжении более 50 лет исследований были- найдены только три) газогидратной структуры.
Работа в университете требовала и таланта и огромного энтузиазма. И того и другого в нем было в избытке. Юрий Алексеевич создал и читал более двадцати лет уникальный спецкурс «Соединения включения», в котором были систематизированы основные фактические и теоретические материалы по одному из разделов нового направления науки - супрамолекулярной химии. Более 20 дипломных работ и 13 кандидатских диссертаций были защищено под его руководством.
Но, возможно, самое главное было даже не то, что он был блестящим ученым, педагогом, а то, что он оставил свое тепло и свет в душах огромного количества людей, его знавших. Те музыкальные праздники, которые Юрий Алексеевич устраивал в институте каждый год в течение 30 лет, незабываемы и навсегда вписаны в историю ИНХа. Музыка была еще одной страстью его жизни. Не имея профессионального музыкального образования, он горячо любил и понимал музыку. На каких только инструментах не играл - баян и гитара, рояль и мандолина, банджо и ударные. Плохо понимал, что такое музыка для себя - ему всегда было необходимо играть для кого-то. И столько слушателей были ему благодарны!
Остается только благодарить судьбу за то, что дала нам счастливую возможность общаться с таким ярким и талантливым человеком.
Юрий Алексеевич Дядин....В эти дни ему исполнилось бы 70 лет. Это «бы» отзывается болью в сердцах многих инховцев, которым довелось, так или иначе, общаться с Юрием Алексеевичем. Проводив его в последний путь, мы ясно осознали то, что подспудно понимали и раньше: из жизни ушел не только разносторонне талантливый человек - ученый и педагог, музыкант и спортсмен, но и тот, кого принято называть харизматическим лидером коллектива. Те, кто близко общался с Дядиным, знают, что у него, как, впрочем, и у всякого талантливого человека, был сложный характер. Мне кажется, что для молодого поколения инховцев очень важно донести, какие же черты характера делали Юрия Алексеевича тем самым лидером, что было доминантой его личности. Наверное, у разных людей будут различные суждения на этот счет. Я выскажу свое, не претендуя на его истинность. Главным, по-моему, в характере было бескорыстное и яростное СЛУЖЕНИЕ, причем СЛУЖЕНИЕ вне рамок предоставленных обстоятельств. Долг для него был превыше всего, чем бы он не занимался, за что бы не брался, он должен был отдавать себя всего. Для него не существовало обстоятельств, вынуждающих поступиться долгом, даже если это приводило к серьезным конфликтам. Он искренне не понимал, как можно смолчать, когда должен сказать, как можно не выполнить то, что должен сделать и окружающие его люди чувствовали, что даже в своих заблуждениях (а они у него, конечно, были) он предельно честен. Таких людей, по определению, немного, и именно таких людей психологи и философы называть людьми, определяющими ход событий. Институту отчаянно повезло, что в его жизни был такой человек - Юрий Алексеевич Дядин.
Начало моего заочного знакомства с Юрием Алексеевичем можно отнести к 1984 г, когда читая старый номер журнала «Наука и жизнь», я наткнулся на серию коротких заметок о работах, проводимых в Институте неорганической химии СО АН. В одной из них говорилось про клатратные соединения, о которых к тому времени я уже немного знал из популярной литературы. Автор заметки в то время не запомнился, только значительно позже, случайно наткнувшись на этот журнал, увидел - Ю.А. Дядин. Встретиться с Юрием Алексеевичем воочию случилось довольно скоро, в 1986 г, когда А.Н. Голубенке определила меня, первокурсника ФЕН, выполнять дипломную работу в Лабораторию клатратных соединений ИНХ, где я работаю и сейчас. Сталкиваться с Юрием Алексеевичем в то время приходилось довольно редко, помню всего несколько эпизодов. Первый связан с лыжными соревнованиями ИНХ, кажется 1987 г. Юрий Алексеевич встретил меня на последнем километре (он финишировал раньше) и, видя что я достаточно выдохся, почти до конца шел сзади, словесно подбадривая. Второй эпизод менее приятен. Уже после армии, зимой 1989 г, меня устроили в лабораторию на 0.5 ставки лаборанта. На второй или третий день работы я очень неудачно прошел вечером по студгородку, в результате чего почти месяц в ИНХ-е не показывался (сообщить в лабораторию почему-то не удалось, возможно просто не догадался). Появившись, наконец, на работе, пришлось в полной мере испытать «взрывной» характер Юрия Алексеевича. Последний из эпизодов связан с перебоями в водоснабжении и забытым мною краном в 3206 комнате... Насколько помню, утром на следующий день несколько луж стояло и в коридоре 2-го этажа, а Юрий Алексеевич с моим «микрошефом» К.А. Удачиным значительную часть ночи провели за выкачиванием воды из комнаты. Юрий Алексеевич в тот раз ограничился кратким «вразумлением» на тему «Уходя, гасите свет...», кроме этого мне пришлось сделать штук десять табличек-напоминаний и развесить их в каждой комнате лаборатории.
Последняя история относится к началу 90-х годов, все происходившее тогда в стране можно, наверное, охарактеризовать одним словом - «разгром».
Известия о военных переворотах, распаде страны и т.д. воспринимались если не спокойно, то, по крайней мере, привычно. Люди бросились зарабатывать деньги... часто довольно неожиданными способами. В таких условиях Юрий Алексеевич смог не только сохранить лабораторию как реально действующий коллектив, но и начать новую серию хороших исследований, продолжающуюся фактически и сейчас - газовых гидратов при высоких давлениях. Усилия, которые пришлось для этого приложить, наверняка отняли у него не один год жизни. Времена эти не совсем закончились, и более подробно про них писать, наверное, еще рановато - не улеглось...
Несколько раз приходилось задумываться о роли Юрия Алексеевича в химии клатратных соединений, которой он посвятил большую и очень плодотворную часть своей жизни. Мне почему-то кажется наиболее подходящим назвать его «патриархом», обычно используемое в таких случаях слово «классик» имеет несколько формальный оттенок, да и сам он к тому не слишком стремился. Начало работы Юрия Алексеевича относится к временам (всего лишь конец 60-х годов, относительно недавно!), когда только в нескольких странах существовало по 1-2 небольших группы исследователей, работавших с этими «необычными», «принципиально новыми» а то и вовсе «квадратными» соединениями. Все они знали друг друга по публикациям, личной переписке и встречам, хотя как раз встречаться Юрию Алексеевичу долго не удавалось - за границу не выпускали. Последние несколько лет его работы - время бурного расцвета супрамолекулярной химии (клатратная химия влилась в нее как составная часть), даже просто следить за основной частью выходящих в этой области работ практически невозможно... иногда даже хочется заняться чем-то другим, менее модным. Прогресс весьма впечатляющий, но аналогичных работам Юрия Алексеевича по четкости замысла и тщательности выполнения можно встретить не так уж много. Три года назад я немало удивил некоего японца, демонстрировавшего на стендовой сессии фазовую диаграмму системы хлорид тетрабутиламмония - вода с одним единственным соединением. Эти работы нашей лаборатории я помнил
довольно хорошо, и знал, что соединений там больше, о чем и сообщил японцу. Тот разулыбался, и показал мне тезисы с японской конференции, где в той же системе было нарисовано уже два гидрата. Мотивов, которые этим японцем двигали, я так и не понял, а мои слова, что все это было сделано у нас лет 10 назад он, похоже, пропустил мимо ушей.
Во время написания данного текста вспомнилась комическая сценка, произошедшая в Москве, в 2001 г. Мы (Юрий Алексеевич + трое молодых сотрудников лаборатории) возвращались из Польши, с конференции проводимой другом Юрия Алексеевича, профессором Я. Липковским. Поезд в Москву пришел рано, впереди целый свободный день, решили погулять по городу. Когда дошли до одного из бульваров, возник вопрос о завтраке. Юрий Алексеевич был категорически против, считая что голодание полезно, однако остальные склонялись к мысли что «голод - не дядька...». В итоге решили перекусить в «облегченной» форме, запаслись чем-то и устроились на одной из скамеек. Через несколько минут подъехал милицейский «бобик», откуда нас долго и внимательно разглядывали. Видимо, в головах патрульных не укладывалось, что среди бела дня на свежем воздухе могут собраться четыре человека для совместного распития.... кефира. Конференция, с которой мы возвращались, оказалась для Юрия Алексеевича последней.
При подготовке этого текста я сознательно старался избежать «возвышенных» выражений, рассуждений на темы «ученик - учитель» (вполне, впрочем, в данном случае уместных). Просто вспомнил несколько случаев из жизни.
23.11.2005
Юрий Алексеевич Дядин!
Смотрю, вот, на обычный будильник - стрелка секундная, неутомимый стайер - бежит и бежит. Сколько она уже пробежала кругов со дня, как мы попрощались с Юрием Алексеевичем, даже подсчитать непросто. А у меня всегда внутреннее ощущение, что он уехал ненадолго - в командировку. Совсем недавно вспоминал ситуацию, характерную для дружеского общения с Ю. А. Я имею в виду его способность «заводить» человека на предельные нагрузки. Если не поддашься, то услышишь: -« Ну, ты ..., и сапог».
Однажды летом, переболев ОРЗ с температурой и т.д., вышел погреться на солнышке около дома. Подъезжают на велосипедах Юрий Алексеевич и Борис Сергеевич Смоляков. - « Володя, давай маленько прокатимся». «Да я, да только, вот еще и нос не дышит». « Так мы его и продуем, доедем до Ельцовки и назад» Такой был у них запал, что и мне показалось прокатиться приемлемым. Ну, и поехали... Я, как не окрепший, плетусь сзади. ...Спустились в Ельцовку, разумеется, по Бердскому шоссе... Ю. А. и Б. С. «пилят» дальше. К этому времени я уже втянулся в работу, думаю: - « Решили доехать до Матвеевки».
Короче, кончилось это движение вперед .... на центральном рынке г. Новосибирска. Ю. А. имел велосипед на «трубках» и, конечно, упал, переезжая под углом трамвайную линию. Хорошо - рядом не оказалось машин. Я уж не помню, что мы перекусили, но домой - то выбираться было необходимо. Соответственно был еще пробег назад до Академгородка. Юрий Алексеевич выдержал этот путь после болезненного падения без единой остановки. В результате «разминки» я проспал не меньше 15 часов, но остатки простуды, действительно, прошли. К тому же, я не заработал оценки - «сапог», а при общении с Юрием Алексеевичем это уже значило много. Что касается Ю.А. и Б. С., то они, похоже, этот велопробег и за прогулку не приняли.
Юрий Алексеевич и в науке был стайером. Помнится, его часто попрекали на ученом совете за «не целенаправленность» проводимых фундаментальных работ (клатраты, гидраты и т.п.). Как это обернулось впоследствии нам хорошо известно: целенаправленность - есть, школа -есть, международная известность - есть. На таких людях и держится слава российских ученых.
Приближается 2 декабря - день 70-летия Юрия Алексеевича Дядина, а через некоторое время наступит дата 28 января, когда его не стало.
В первом номере Журнала структурной химии за 2002 год мы опубликовали некролог, связанный с этой датой. Фотографии на подобных страницах часто получаются не очень удачно, а здесь она получилась прекрасно - Юрий Алексеевич выглядит на ней таким, как был в жизни - уверенным в себе, со смеющимися добрыми глазами.
В этом выпуске мы первоначально хотели воспроизвести некролог, поскольку многие его, очевидно, не видели и не читали, а в нем написаны очень хорошие слова о нашем коллеге, друге и известном ученом. Но потом решили, что в день юбилея не стоит помещать в стенной газете его фотографию в черной рамке, да и некоторые горькие слова из некролога мы также решили убрать. Ниже приводится этот, слегка подправленный текст. *****
Заслуженный деятель науки Российской Федерации, доктор химических наук, профессор Юрий Алексеевич Дядин был одним из первых сотрудников Института неорганической химии СО РАН. Он был известен в нашей стране и признан мировой научной общественностью как один из ведущих специалистов в области физико-химии клатратных соединений. Его вклад в это направление отражен в монографиях, фундаментальных обзорах и более чем в 200 научных статьях, многие из которых были опубликованы в "Журнале структурной химии". В течение ряда лет Ю.А. Дядин являлся экспертом журнала, а в 1999 году им был организован специальный выпуск журнала, посвященный 50-летию клатратнои химии (том 40, № 5). Этот выпуск становится сейчас своеобразным символом памяти ученого.
К основным достижениям Ю.А. Дядина и созданной им научной школы относятся физико-химические и структурные исследования газовых гидратов при высоких давлениях, установление стехиометрических закономерностей в клатратообразующих системах (клатратные гидраты, клатраты Вернеровских комплексов, соединения мочевины), открытие явления контактной стабилизации молекул при клатрации. Данные исследования вносят большой вклад в новое междисиплинарное направление современной науки - супрамолекулярную химию. Научные труды Ю.А. Дядина всегда находились на переднем крае науки, многие из них уже сейчас можно назвать классическими. Отличительными чертами его работ всегда были комплексный подход к проблеме и глубокое проникновение в суть исследуемых явлений. Ю.А. Дядин - создатель и бессменный руководитель лаборатории клатратных соединений ИНХ СО РАН, член Редколлегии международного журнала "Journal of Inclusion Phenomena and Molecular Recognition in Chemistry", один из организаторов ряда международных семинаров и симпозиумов. В 1997 году Американским биографическим институтом Ю.А. Дядин был избран человеком года. Научную работу Юрий Алексеевич всегда совмещал с педагогической деятельностью; в течение последних 20 лет он руководил работой кафедры неорганической химии факультета естественных наук НГУ (...)
Память о Юрии Алексеевиче навсегда сохранят его коллеги, друзья и все, для кого он был Учителем и в науке, и в жизни.
© ИНХ СО РАН 1998 – 2024 г.
