Коковин Гелий Андреевич (23.05.1931 – 1991).
Период работы в ИНХе: ? -1991.
Кандидат химических наук. Зав лабораторией.

Воспоминания В.И. Белого

У Гелия Андреевича было одно свойство, характерное для людей – «сов». Когда он писал какую-либо статью, отчет, диссертацию, это был целый ночной ритуал. Отрабатывалось каждое предложение и каждое слово в этом предложении, по многу раз кофепитием, курением, спорами, предложениями. И еще, когда кто-то обращался к нему за помощью, он бросал писать свою диссертацию и весь отдавался этой интеллектуальной помощи. Всегда отстаивал справедливость, если считал кого-то несправедливо обиженным. Может быть поэтому его, вслед за Сервантесом, многие называли «Дон Кихотом Саранским (его родной город был Саранск).

Воспоминания Я. Васильева

47 лет тому назад, будучи студентом первого курса, подойдя к зданию Химфака на Среднем проспекте Васильевского острова, я увидел на двери такое объявление:
«Кому нужны трупы для анатомички, - обращаться к Г.А. Коковину после коллоквиума».
Так я узнал имя молодого бескомпромиссного преподавателя, который вел практикум в параллельной группе, где коллоквиумы нередко заканчивались далеко за полночь…

10 лет спустя Гелий Андреевич перетащил меня из Ленинграда в Академгородок, и я никогда не забуду, как я с семьей жил у Коковиных в их квартире на Морском проспекте, когда переехал в Новосибирск. Сколько же судеб прошло через эту квартиру…

Воспоминания И.Г. Васильевой

Известно, что в своем выражении каждый человек неповторим. Но неповторимость Гелия Андреевича как личности совершенно особенная. Он, как никто, мог отдавать себя людям, не взирая на их чин, ранг, должность, ум и характер. И отдавая, делал это с великой деликатностью.

Он много знал, на уровне академика, много умел делать сам, на уровне левши, который блоху подковал, и этот приобретенный талантом и собственным трудом багаж знаний и умений делил с любым, кто в этом нуждался.

И этим он был притягательным магнитом среди коллег, среди друзей и близких. Мы все тянулись к нему, желая его общения, и никогда не считали его время, потраченное на нас. Сколь же он был широк своей душою, чтоб расположить е себе любого человека, не подчеркнув его незнание и неумение, не оскорбив, не унизив его своим очевидным преимуществом.

Он прожил с нами насыщенную жизнь, может потому и оказался таким коротким его собственный жизненный путь.

Но мы, оставшиеся, каждой клеточкой своего ума помним минуты – часы – годы общения с ним и благодарны ему за эту радость, за эту необычность, за счастье встретить его на своем пути.

Воспоминания А.Н. Голубенко

Впервые я увидела и услышала Гелия Андреевича Коковина в июне 1964г. на собрании аспирантов 3-го года обучения химфака МГУ. Деканат факультета обвинял во всех смертных грехах семерых аспирантов и требовал их отчисления за то, что они не стали бездумно подписывать бумаги о распределении на работу в случайно предложенные им места, а требовали распределения по специальностям. В защиту аспирантов выступили наши профессора чл.-корр. Я.И. Герасимов, ак. А.В. Новоселова, проф. С.М. Скуратов… и Гелий Андреевич (он был проездом в Москве). Мы его не знали, но он, зная порядочность одной аспирантки В.Г. Днепровой (бывшей выпускницы Ленинградского университета), сразу же правильно оценил тревожную ситуацию и как Дон Кихот решительно бросился на защиту достоинства всех обвиняемых и потребовал призвать журналистов (например, «Комсомольской правды»), чтобы довести информацию до широкой общественности. И это выступление Г.А. Коковина, очевидно, сыграло решающую роль («взгляд человека со стороны»), так как затем местное начальство стало постепенно гасить раздутый ими же пожар.

Таким же защитником «обиженных» всегда был Гелий Андреевич и в ИНХе. Он не желал своего времени, чтобы помочь любому, кто к нему обращался (бывало, что этим некоторые корыстно и пользовались).

Прошли годы, мелкие детали стираются…, но в памяти моей Гелий Андреевич остается добрым, бескорыстным Человеком, энциклопедистом, неутомимым генератором научных идей, которые до конца еще не реализованы.

Воспоминания В. Косякова

Существуют два полярных принципа руководства, которые можно кратко отразить следующим образом: «Лаборатория – это я» и «Лаборатория – это мы». Первый из них для Гелия Андреевича был неприемлем, а второй гармонично сочетался с его природой. Именно поэтому в очень короткий срок Гелий Андреевич сумел создать коллектив единомышленников и оказать такое мощное влияние на лабораторию, которого хватило на долгие годы, оставить такое наследство, которым лаборатория пользуется до сих пор.

Стихотворения В. Косяков

О химических специальностях
Синтетик
К юбилею Г.Н.Ч.

В угрюмом зале, где реторты
И колбы выстроились в ряд,
В том, что заполнил воздух спертый
И кислых газов аромат,
Сливал дрожащими руками
Алхимик жидкости в стакан,
А из стакана поднимаясь
Полз зачарованный туман..
Под тем туманом выделялись
Кристаллы, студень или стекло.
В стакане таинство свершалось.
В нем шел процесс, в нем синтез
шел!
Глаза слезились, в пальцах
слабость,
И горечь на губах - зато
В стакане вещество рождалось,
Которого не знал никто.
То ли цыганка нагадала,
Толь просто так судьба легла,
Ты в институте оказалась
А в нем в синтетики пошла.
Тут пригодилось прилежанье,
Что с детских лет к тебе пришло,
И впрок накопленные знанья -
Ты познавала ремесло.
И через первые удачи,
Через ошибок грустный рой,
Через решение задачи,
Через отчаянье, порой,
Чрез наступления на грабли,
Через познанья торжество
Пусть слишком медленно, по капле
К тебе являлось мастерство.
И по задачам, как ступеням,
Упорно вверх стремилась ты.
И приходило ощущенье
Своеобразной красоты
Удачно найденных решений
И очень странных диаграмм,
Что родились из вдохновенья
И из работы по ночам.

Теоретик
Я.М.Б.

Из разговора кутюрье с клиентом:
Вот мой альбом, что сделал я недавно.
В моделях этих новые идеи,
И часть души моей осталась в них.
Конечно проще по известным штампам
Скроить пиджак и подогнать к фигуре,
Чтоб он подчеркивал достоинства клиента
И аккуратно тушевал изъяны,
Чтобы сказали - это сделал мастер!
Всего лишь мастер...
Ну а я хотел бы,
Чтоб про меня сказали: «Вот творец!».
Модель должна быть в меру элегантна,
Проста, изящна, адекватна цели.
Но многие известные модели
Такими качествами обладают.
А чтоб модель была оригинальной,
Чтобы вошла потом в каноны моды,
Которая не терпит повторенья,
Необходимы долгие раздумья.
В уме тасуешь сотни вариантов,
Но вдруг к тебе приходит озаренье,
Что позволяет просто и изящно
Решить задачу, над которой думал,
Которая измучила тебя!

***

Гуляя как-то вечером без цели
В слегка уже поношенном берете,
Похоже думал о своих моделях
Известный в Институте теоретик.

РФФИ (начало)

Раз проект писали
Я и Рабинович.
Рядовой проект в РФФИ.
Чтобы стал он лучше,
Мы к себе на помощь
Догадались Мурку пригласить.
Мурка ведь не дура,
Много повидала.
У нее был папа хулиган.
Во главе проекта -
Нам она сказала -
Должен быть какой-нибудь пахан.
Шепотом сказала:
Гранты на проекты
Берегут для них, для паханов.
Ну а что осталось
С помощью рулетки
Делят меж ученых дураков.
Пахана найти нам
Дело не простое.
Все они разобраны давно.
Лакомое имя
Времени застоя
В авторы включить не суждено.
Счастье улыбнулось
Несмотря на это -
Вытянули выигрышный фант.
Не напрасно бегал
Шарик по рулетке.
Получили вожделенный грант.
Кошельки готовим,
Штопаем карманы,
В сотый раз планируем бюджет:
Это - на компьютер,
Это - на программы,
Ну а это делим тет-а-тет.
Только Миннауки
Выдало копейки.
Боже, как же нам не повезло.
Думали, что крупный
Куш сорвать сумели,
А на деле выпало зеро.
Поняли: в науке
Не разбогатеешь,
Даже если ты большой талант.
Мы втроем решили,
Может быть сумеем
В понедельник взять Сибирский банк.

Написано в 1995 г. на основании
собственного опыта работы по
проектам РФФИ

Застольная - термодинамическая
песня

Когда б имел златые горы,
Пришлось решать бы сколько пить.
Термодинамики законы
Мне это смогут разъяснить.
Бывает выпил с другом где-то
И стал внезапно «теплым» он,
Как поступить тебе при этом
Подскажет нулевой закон.
А он гласит: Чтоб все исправить,
Ты должен градус уравнять,
И потому слегка добавить,
Чтобы таким же теплым стать.
Еще закон есть номер первый,
Что о работе и тепле.
Он нам советует, наверно -
Работай больше, больше пей
Коль кучу денег заработал,
В тепло вложить их не жалей.
Ведь почему нам пить охота -
Чем больше пьем, тем нам теплей.

Когда ты пьешь слабеют ноги,
Невнятна речь и дрожь в руках.
Второй закон - он очень строгий:
Не знаешь - будешь в дураках.
Стакан тепла, закуска с хреном
Творят забавные дела,
И даже море по колено
Раз энтропия возросла.
К чему карабкаться по склону
Мечтая истину постичь,
Согласно третьему закону
Вам совершенства не достичь.
Так, все допив со страстью пылкой,
Ты в предзакатной тишине,
Как не тряси своей бутылкой,
Чуть-чуть останется на дне.
Теперь я понял, чтоб не бурно
И без эксцессов водку пить
Мне нужно тихо и культурно
Термодинамику учить.
Кто с детства знаньем овладеет,
Пожнет земную благодать,
Ведь он легко тогда сумеет
Любой порок обосновать.

Воспоминания В.С. Кравченко

Мало кто знает, что Гелий Андреевич одно время был заядлым грибником. Он и его сыновья, Андрей и Сергей, которым в то время было лет по 8 – 10, на велосипедах отправлялись в лес и всегда возвращались с полными корзинами. Это было в те времена, когда еще шло интенсивное строительство Академгородка (Морской проспект не был застроен полностью). Затем через год - два это увлечение закончилось. Гелий Андреевич перестал собирать грибы, говоря, что живую природу нельзя губить в любой форме. Я не знаю, что послужило толчком к осознанию этого факта, но так или иначе это произошло. В то время, по-моему, не было никаких «зеленых» ни в Европе, ни у нас. Гелий Андреевич и подобные ему люди были их предшественниками. И я убежден, что если бы он был сейчас жив, то наверняка был бы ярым сторонником сохранения зеленой зоны нашего городка. «Живую природу нельзя губить» , - говорил он.

Воспоминания Ф.А. Кузнецова

В моем понимании Гелий Андреевич – яркий представитель той категории людей, благодаря которым удалось создать такое уникальное явление как Новосибирский Академгородок. Сейчас часто говорят о треугольнике Лаврентьева: единстве науки, образования и приложений. Воплотить этот принцип оказалось возможным лишь потому, что среди пионеров Академгородка были такие люди, как Г.А., для которых такое единство было естественным подходом к жизни. Важно, что это сочеталось с активным альтруизмом, готовностью в любой момент (днем, ночью, в мороз или под проливным дождем) без раздумья кинуться на помощь другому человеку.

Все это тесно переплеталось в каждодневной жизни Г.А. Напомню лишь некоторые события, в которых это, на мой взгляд, проявлялось.

В первые годы Академгородка существовал городковский семинар по химической термодинамике. Не могу сказать, что Г.А. был первый, кто сказал "А" (в семинаре активничали В.С. Музыкантов, Я.М. Буждан, И.И. Яковлев, В.А. Михайлов и кое-кто еще), но Г.А. был активнейшим членом семинара и часто семинар проходил у него дома.

С домом Г.А. связано вообще много институтских и городковских событий. В институте побывала комиссия АН СССР и предписала институту организовать направление по химии полупроводников. Формировалась наша лаборатория. Нужно было определить, чем заниматься, кого пригласить в лабораторию, какие заводить экспериментальные методики и какие развивать теоретические подходы. Много часов проведено в "мозговых атаках", душой которых был Г.А., где все эти проблемы обсуждались с разных сторон. В моих воспоминаниях эти собрания и дискуссии, в которых участвовали (юные тогда) Юра Румянцев, Валентин Кравченко, Володя Данилович, Виталий Музыкантов, Тамара Чусова…, проходили опять же в квартире Г.А. Много праздников, дней рождения, чествований вновь защитившихся опять же проводилось в квартире Г.А. и Натальи Михайловны. В большой комнате справа размещался огромный раскладывающийся стол, в большой комнате слева организовывались танцы (в летнее время в этой комнате был открыт балкон, куда выходили курильщики), а на кухне можно было найти дополнительную рюмку и продолжить дискуссию на острую тему.

Г.А. не мог оставаться равнодушным, когда случалась беда с человеком или коллективом. Он был одним из самых активных адвокатов, убеждавших А.В. Николаева взять в институт бедствующий отдел физики твердого тела. Отдел много добавил к настоящему времени к славе Института неорганической химии. Есть много людей в институте, попадавших в беду. Не всегда рядом оказывались люди, готовые подставить плечо и дать человеку прийти в себя. Часто такие люди становятся жертвой окружающих. У Г.А. было острое чувство на то, кому нужна человеческая помощь. И он умел быстро и эффективно такую помощь оказать. Делалось это не для "набирания очков", а по естественному движению души. Что же касается "очков" у Г.А. случались проколы. Как-то партбюро почти "зарубило" его поездку за границу.

Некие поборники чистоты коммунистической морали, в другие времена превратившиеся в светочей "демократии", обращали внимание партбюро на отсутствие официальных, записанных в планах общественных поручений у Г.А.

Г.А. обладал острым чувством нового. Это проявлялось и в постановке научных задач и в разработке приложений. Первая крупная информационная система, банк данных СМЭТ, во много обязан усилиям Г.А.

Г.А. был в числе небольшого числа сотрудников, которые настояли на приобретении большого компьютера и организации ВЦ в институте. Противников было много. Приличные позиции института в информатике сейчас растут от того времени. Хороший пример отлично и своевременно сделанного практического приложения – термодинамическое моделирование промышленных процессов осаждения из газовой фазы. Выполненный для одного из МЭПОВСКИХ предприятий отчет "Туман" стал настоящим бестселлером, который читали во всех концах СССР.

И на все у Г.А. хватало времени кроме одного: некогда было позаботиться о своем здоровье.

Воспоминания И.Г. Лукьяновой

Гелий Андреевич, казалось, все знал и все умел. С ним можно было обсуждать любую проблему, будь то синтез WCI4 или установка для получения чистого безводного LiI. И по блеску в его слегка прищуренных глазах можно было физически ощущать, как работает его мозг и как рождаются идеи, гениальные по простоте и глубине одновременно. А для его собеседника, каким случалось быть и мне, эти минуты на всю жизнь запоминались как переживания необоснованного восторга и наслаждения сопричастия.

Гелий Андреевич обладал удивительным человеческим обаянием, добротой и отзывчивостью, мог сразу очаровать человека и навсегда расположить его к себе. Вот почему все люди, которым повезло в жизни быть знакомым с Гелием Андреевичем, так трепетно берегут в своей душе светлую о нем память. Я принадлежу к ним.

Гроссмейстер - Гелий Коковин. Воспоминания Виталия Музыкантова

Шахматы. Мы с Гелием редко обращались друг к другу по имени. Я называл его Гроссмейстером (а он меня – Маэстро). С середины 60-х до конца 70-х годов мы с ним встречались регулярно – раз в неделю (сначала по субботам, а потом по воскресеньям, поочередно у него или у меня) за шахматной доской и сыграли 23 матча по тогдашней "формуле" чемпионата мира – из 24-х партий (но с 30-ти минутным контролем времени). Играли азартно, с переменным успехом (ничьи были редкостью), иногда до дюжины партий за вечер. Это было огромным удовольствием для обоих и хорошей "разрядкой".

Термодинамика. Не только (и не столько!) шахматы были предметом наших регулярных общений. На первом месте всегда стояла Термодинамика (здесь Гелий был истинным Гроссмейстером), которой мы учились друг у друга (в большей степени я у него) и одновременно учили студентов нашего университета. Шахматам пришлось резко "потесниться" в середине 70-х, когда мы плотно работали над Задачником по Химической Термодинамике (изданном в 1977 году), по которому уже почти четверть века учатся студенты-химики на ФЕН НГУ.

Склад ума. Всегда поражался (и восхищался) четкости, с которой Гелий умел выражать свои мысли. На сложные вопросы он никогда не спешил с ответом, а сначала "призадумывался, а потом говорил коротко, ясно и "по пунктам" (если это требовалось), без словесного "мусора". Это касалось не только научных проблем, но и вопросов общественно-политических, в которых ярко проявлялась его аналитичность. Плохо разбираясь в политике и ничего не понимая из наших газет тех времен, я нередко "эксплуатировал" это качество Друга, прося рассказать о том, что там происходит на Ближнем Востоке (или на Балканах, к примеру)…

Воспоминания Л.М. Румянцева

Мне мало довелось работать с Гелием Андреевичем, но дружественной с его лабораторией наша 229-я комната была всегда. Направляясь к стеклодувам или пробегая мимо, заходил к нам покурить, выпить кофе, рассказать что-нибудь интересное. В те давние времена это был чуть ли не единственный мужчина в институте, который замечал настроение, платье, прическу и не стеснялся сделать комплимент.

Воспоминания С.В. Сысоева

Я приехал в Новосибирск из Севастополя по приглашению Натальи Михайловны Николаевой, которая обещала мне ставку м.н.с. Но в первый же день, пообщавшись с Гелием Андреевичем, я принял решение работать у него стажером…

Немало вопросов Гелий Андреевич решал, прохаживаясь по коридору Института. Причем, необязательно это были научные вопросы. К нему обращались многие сотрудники с самыми разными проблемами… Еще долгое время мне казалось, что Гелий Андреевич с кем-то вышагивает по коридору, решая очередную задачу.

Воспоминания Т.П. Чусовой

Готовность помочь и деликатность Гелия Андреевича не знали границ.
- Гелий, ты не смог бы завтра подменить меня на установке, где-нибудь с шести до полвосьмого?
- Конечно, Томочка.
На следующее утро дипломница, дежурившая ночь на установке, рассказывает:
- Тамара Петровна, я сегодня ночью так испугалась! Где-то на рассвете открывается дверь и входит Гелий Андреевич. Я чуть не умерла от неожиданности.
А я до сих пор не могу избавиться от чувства вины и стыда перед этим добрейшим человеком.

Воспоминания Т.П. Чусовой и З.И. Семёновой

Фильм, который мы вам покажем, снимал не Роман Кармен и не Михаил Ромм. Он снят простенькой кинокамерой на 6-мм пленке Гелием Андреевичем Коковиным и членами его семьи много-много лет тому назад. К сегодняшнему дню его смонтировала Тамара Петровна Чусова, ей помогала Зинаида Ивановна Семенова. Увы, мы не можем ручаться за высокое качество изображения, но это фильм про нашу молодость. Поэтому напрягите свое воображение, включите память и тогда вы сможете увидеть цветной широкоформатный видеофильм.

1. Кто из нас не любит приезжать на свою малую Родину? Кто не вспоминает свои детские годы, когда прекрасными казались пыльные улицы, громадным - приземистый деревянный дом, обширным - заросший травой двор, в котором было так уютно и так интересно играть в войну, в прятки, в футбол? Холмистая и лесистая земля Мордовии были родиной Г.А., в ее стольным граде Саранске он вырос и закончил школу, там остались его родители, брат Олег и его жена и неугомонный племянник - «вечный двигатель третьего рода». Где лучше всего отметить приезд на Родину? Конечно на природе, тем более до окраины столицы рукой подать. Можно посидеть на траве, сказать традиционный тост за родителей, спеть любимую песню «Клен ты мой опавший». А после прокатиться на отцовской «Волге» вместе с сыновьями. А вскоре, увы, распрощаться с близкими до следующего нескорого приезда.
2. Еще одна столица, еще один этап становления личности. Прекрасный град - Петра творенье. Архитектурная поэма. Ленинградский университет. Мэтры - преподаватели. Лекции и лабораторные работы. И периоды белых ночей, когда просто невозможно заниматься. И аспирантура - пора пробуждения творческого начала в науке. И прекрасная юная Наташа, которая жила в огромной квартире в старинном доме на Мытнинской набережной с матерью и многочисленными тетками - материнскими сестрами, почему-то не вышедшими замуж и отдавшими свою любовь единственной племяннице. И ее близкая подруга - ныне профессор, признанный специалист по коллоидной химии.
3. И наконец, еще одна столица, теперь уже Сибири. 1962 г. Совсем молодой Академгородок, снятый с крыши единственного тогда высотного здания гостиницы «Золотая долина». Еще не выше головы сосны и березы вдоль Морского проспекта. Еще полупусты днем улицы с цветными четырехэтажными домами. Еще полно ручных белок, выпрашивающих орехи у жителей и удивляющих этим мать Натальи Николаевны, приехавшую погостить. Еще редко кто знал про энцефалит. Еще исполняли свои трели отдельные соловьи в черемуховых зарослях Зырянки. Еще укутывались в жаркие июльские вечера улицы и дворы в мутный противокомариный туман. Это время вхождения Г.А. в актуальную науку. Споры и радость познания проблем на острие тогдашней химии, радость решения сложных нетривиальных задач. Новая информация захлестнула половодьем, неизученные проблемы лежали, словно неизведанное море, по которому предстояло проложить собственные пути. Детям подобные подвиги даются гораздо проще.
4. В жизни нужно уметь не только хорошо работать, но и активно отдыхать. Почему бы не проехаться всей семьей на велосипедах по Алтаю. Не на современных горных - тогда о таких и не слыхали, и даже не на «Туристах» с четырьмя передачами, а на обыкновенных «Уралах», тяжелых и надежных как танки. Все на себе - и брезентовый дом, и одежда на любую погоду, и запас еды и питья. В гору - пешком, зато с горы с ветерком. А какие виды. Ослепительно голубая Катунь, горная тайга, наполненная цветами, березовый стланник на перевалах, короткие и сильные дожди, прикрывающие горы светлой дымкой, и снова яркое солнце и пар над дорогой, над травой и кустарником. Велонагрузки недостаточно, по утрам нужно размять все мышцы с помощью интенсивной зарядки. Потом завтрак и снова в путь. А когда запасы тушенки, сухарей и супов в пакетах подходят к концу, начинается борьба за выживание. Проще всего перейти на рыбную диету - все-таки это доступнее, чем охота. Из отснятых кадров неясно, что поймали в Катуни, но раз выжили, значит было рыбацкое счастье. А может оно еще лучше на Телецком озере? Здесь должна быть рыба покрупнее. Но почему-то не очень ловится - чересчур просторно. Зато вода на вкус лучше любой пепси. Хотя об этом заморском квасе мы тогда знали только понаслышке. Воду можно не только пить, в ней можно вдоволь поплавать. Это не Катунь, которая может неизвестно куда утащить. Здесь озеро, течения почти нет, но вода градусов 10 - 12, как в Катуни. Зато когда выскочишь на берег, кожа будто горит и настроение прекрасное и хочется, чтобы вода была бы еще холоднее, как в проруби. Позднее были и зимние купания, жаль что не засняты. Рыба кончилась - перешли на подножный корм - грибы и ягоды и на надголовный корм - кедровые орехи. Вряд ли сыщешь в тайге более питательный продукт.
5. Вот и лето прошло - как и небывало. Впереди 5 белых зимних месяцев. Раз стал сибиряком нужно вставать на лыжи. А до этого правильно привинтить крепления в центре тяжести каждой лыжины, намазать их мазью, на которой написано: «для - 20 - -30 градусов» и прямо по снежной целине. Нет, все-таки это не совсем удобно, лучше отыскать лыжню. Тем более, что все окрестности городка уже исчерчены лыжниками. Освоение нового способа передвижения у членов семьи идет с переменным успехом, без взаимопомощи не обойтись. А потом вперед и с песней. Правда про себя, а то горло можно застудить. Устали. Пора перекусить у себя на кухне и снова на волю - на свежий воздух.
6. Кто помнит, как он встречал Новый 1965 год? Поднимите руки. Ладно, потом расскажете. А вот как встречала Новый год компания Г.А. в то время, «когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли». Как тогда, так и ныне нам кажется, что мы не несем чушь. Как прежде так и теперь мы в этом сильно заблуждаемся. Но вернемся в те времена. На экране знакомые лица. Ф.А. (тогда просто Федор) вряд ли подозревал, что станет академиком по информатике. Ян Владимирович еще не гнал свои кристаллы за кордон. А у Г.А. еще не выросла борода. Традиционный тост за счастье, за счастливое будущее. Не так давно нам пообещали коммунизм через 30 лет. А вдруг в самом деле построим? Во всяком случае еще далеко до анекдотов о новых русских и о депутатах. Подрастающее поколение после бутылочки кефира с сахаром путает шланг со спагетти. Немудрено, ученые мужи установили, что в кефире есть алкоголь. Интересно, о чем они говорили? Видно по лицам, что на сей раз не о работе.
7. Говорит и показывает СNN. Простите, кажется оператор принял лишнее.
8. Что там дальше на Новый год. Конечно, вино - закуска - разговоры - танцы. И снова по кругу. Сразу видно - современная термодинамическая компания, уважают не только цикл Карно, но и другие циклы с меньшим кпд. Ах какие чудные ножки. Когда-то зеваки пытались уловить момент, когда дама, выходя из кареты приподнимала подол своего платья. А теперь прогресс - смотрите просто так. Но если задуматься - куда этот прогресс приведет через 30 - 40 лет? А пока интим слегка крепчает. Цикл завершен, а теперь «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги».
9. А вот и новый цикл, связанный с приездом уже не новогодних гостей. Кухня. Приготовление пищи - еда - разговоры - приготовление пищи. КПД цикла примерно тот же. На него накладывается второй цикл: накормить детей - умыть - уложить спать - разбудить - накормить и т.д. Существует и третий: работа - дом - работа - дом, и четвертый и пятый. Все они сплетаются в странное кружево, которое называется жизнью.

Воспоминания А.А. Титова

Иногда доводится мне слышать мнение, что Гелий Андреевич был «дамским угодником». Чушь это собачья (кстати, его термин). Известно, что в интересах дела мог он быть строг (но и справедлив) с людьми любого пола. Но было в нем нечто, что не всякому мужчине дано. Ездить с ним в командировку, к примеру, на конференцию или другое научное сборище, где основу организационно-секретарского состава представляли дамы, было очень комфортно.

В 82-м году были мы с ним в городе Риге. Рядовой научный доклад, не всегда интересная тематика других докладов, в общем, как обычно. Но с каким удовольствием тамошние дамы одаривали его ссылками на статьи свои и коллег, отдельными оттисками и даже научными журналами! И, как правило, с возгласами типа: «Только для Вас», «Специально для Вас» и т.п. Все это говорилось с характерным прибалтийским акцентом, ещё и поэтому запомнилось.

Сам же он объяснял такой эффект тем, что похож, мол, на прибалтийца. Полагал, что если не проявишь там лишний раз свое русскоязычное происхождение, то и отношение к тебе будет лучше. Проверял я эту гипотезу! Приходишь, скажем, в Музей современного искусства Латвии, молча с умным видом билет протягиваешь и ждешь, по возможности вежливо улыбаясь… Бабуля – билетерша – что надо от билета оторвет, что-то по-своему пострекочет, и так выразительно руками помашет, что сразу становится ясно, с какого места надо осмотр начать, где сейчас гид находится и в какую галерею надо перейти с остатками билета. (Кроме этих впечатлений и воспоминаний о нескольких вариантах картин на тему «Алла Пугачева на улицах Риги», ничем больше поделиться не могу…) Действительно, думаю, как всегда прав был Гелий Андреевич, хорошо здесь быть молчаливым прибалтийцем!

Потом только понял: да ежели себя поскромнее вести, да поинтеллигентней, так и в Японии за настоящего японца сойдешь! Жаль только что вместе с Гелием Андреевичем проверить это открытие не довелось...

Крюков Петр Алексеевич (07.11.1906 -1991).
Период работы в ИНХе: 
Доктор химических наук, профессор. Зав лабораторией высоких давлений.
Награды: Медаль «За доблестный труд».

ВОСПОМИНАНИЯ

В годы войны работал в Почвенном институте, который тесно сотрудничал с НИХИ Красной Армии. Работали над хим. защитой, хоть у нас и была договоренность с Гитлером о неиспользовании химического оружия, но работы, конечно, велись. Работали над дегазаторами, раньше их делали на органических растворителях, мы пытались сделать порошкообразные. Все это было очень сложно, Москва была под ударом, бомбили, сбрасывали зажигалки. Я тогда был начальником пожарной охраны, дежурили на крышах. Один интересный эпизод: около стены нашего института лежала куча досок, и одна бомба закатилась под них. Если бы доски загорелись – был бы большой пожар. Я доски как-то раскидал, а она там шипит, крутится. Бороться с ними было несложно – возьмешь ее щипцами – и в ведро с водой, или песком засыпешь. Вокруг было много ребятишек и они закончили дело. Еще интересно, когда Москву только начали бомбить, наши зенитки стояли в Кремле. Наш институт находился от Кремля совсем недалеко. Зенитки как ухнут оттуда, вот это было страшно. Потом зенитки перераспределили на окраины.

Я готовился перейти работать в НИХИ Красной Армии, уже все было согласовано. Когда я подошел к институту, то увидел, что все оборудование грузят на машины. Эвакуация. Я, конечно, никого не нашел и вернулся в свой институт. Нас тоже эвакуировали, отправили в Ташкент. Оказалось, что НИХИ Красной Армии тоже в Ташкенте. Там мы проработали одну зиму и вернулись в Москву. Вернулся я в НИХИ Военно-морского Флота. Работали над дегазацией кораблей. В Институте оказался мой первый учитель химии, который учил еще в школе: Алексеевский Н.В. Работы ездил испытывать в Баку, там был полигон.

Работал в Комсомольске-на-Амуре. Туда было вывезено много заводов, много было построено. И вот среди них был аккумуляторный завод, который изготавливал аккумуляторы для подводных лодок. Работало там много ленинградцев и много заключенных. Поэтому завод был обнесен оградой с колючей проволокой и везде стояли часовые. Довольно-таки хмуро все было. Проблема заключалась в получении чистой воды для аккумуляторов. Дистиллировананя вода в то время – это было трудно очень. Они решили использовать обычную воду из артезианских колодцев. Но она содержала соли марганца и при использовании этой воды электролит становился красным. Задача – очистить воду. Надо сказать, что многое из того, чем химики сейчас пользуются, тогда было еще не изучено, или совсем не известно. Проблемы адсорбции стали впервые изучаться именно химиками-почвоведами. И вот меня отправили в Комсомольск-на-Амуре. Ехать через всю страну, общий вагон. А в этом поезде был международный вагон, в котором на восточный фронт ехали генералы по обмену опытом. Я договорился с проводником и он меня там устроил. Как я мог решить задачу? Вокруг было много бурого угля, он ни на что не годился. И вот из этого бросового угля я попробовал сделать фильтры. Пошло, стали применять, но прежде я, конечно, все проверил экспериментально.

Имею медаль «За доблестный труд» и т.д.

П.А. Крюков

МОЙ УЧИТЕЛЬ (Воспоминания С.А. Зарубиной, ноябрь 1988г.)

После окончания университета в 1971 году я получила направление в ИНХ в лабораторию высоких давлений и температур. С тех пор моим научным руководителем и учителем является Петр Алексеевич Крюков. За годы совместного сотрудничества он дал мне много навыков и знаний в области изучения растворов электролитов в экстремальных условиях.

В этом году 7 ноября Петру Алексеевичу исполнилось 82 года. Казалось бы – солидный возраст, но меня всегда удивляет его работоспособность, отличная память, его самоотверженность и преданность своему делу. Сейчас он работает ведущим научным сотрудником – консультантом и руководит группой электрохимии растворов. Основным направлением работ группы является метрологическое обеспечение измерений физико-химических параметров природных вод с помощью потенциометрического зонда в условиях in situ.

Научные интересы Петра Алексеевича весьма широки, в мире науки он хорошо известен не только как физико-химик, но и как геохимик. Его монография «Горные, почвенные и иловые растворы» является и сейчас у многих ученых, занимающихся поровыми растворами, настольной книгой. Оказывается, его считают учителем в этой области и в Томском политехническом институте, и в иркутском Институте земной коры, и в Минске, и т.д., приезжают, консультируются. В настоящее время по просьбе Американского Геофизического Общества, предполагающего издать совместный труд, сотрудники ТПИ под руководством Петра Алексеевича пишут обзор по отечественным работам, касающимся исследований поровых растворов. А уж если Петр Алексеевич консультирует по поводу своего любимого детища – зонда для глубоководных исследований, он буквально преображается, весь загорается, молодеет на глазах, говорит живо, заинтересованно. Он не удовлетворяется достигнутым, постоянно старается улучшить и усовершенствовать зонд, используя последние достижения в электронике.

Принято считать, что автографы просят в основном у людей искусства, но, оказывается, и у признанных ученых их тоже просят. Принято было видеть, каким вниманием пользовался Петр Алексеевич на последнем заседании Ученого Совета ИгиГ, где к нему подходили с просьбой поставить автограф на его книге, предлагали войти в состав Ученого Совета по защите докторской диссертации по родственной специальности.

Несмотря на свой преклонный возраст, Петр Алексеевич еще много работает, много делает своими руками, монтирует зонд, электроды, которым предстоит работать на больших глубинах; внимательно следит за научной информацией. Работая сейчас консультантом, он мог бы находиться в Институте 4 часа в день, но его рабочий день зачастую длится и до 7, и до 8 часов вечера.

Петра Алексеевича отличает удивительная щепетильность и принципиальность при оформлении научных трудов. Не помню случая за время совместной работы, чтобы он «подмахнул» хотя бы одну статью какому-нибудь из своих сотрудников, не вникнув в и не приняв в ней участие. Петр Алексеевич терпеть не может подлости, в чем его самого упрекнуть, думаю, сложно.

Несмотря на свой архисложный характер, из-за которого ему и самому приходится много страдать, он достаточно отходчив, и назревающие и прорывающиеся наружу конфликтные ситуации сам старается сглаживать.

Хочется отметить, что Петр Алексеевич, очевидно, благодаря большому жизненному опыту, обширному кругу знакомых среди видных отечественных и зарубежных ученых, своим путешествиям и, безусловно, отличной памяти, является очень интересным рассказчиком.

Уходящий год в работе Петра Алексеевича был достаточно плодотворным: вышла статья, получено положительное решение по авторской заявке, одна заявка находится на рассмотрении во ВНИИГПЭ, другая подготовлена к подаче, отправлена в печать статья.

Я думаю, пройти школу Петра Алексеевича Крюкова, давшую 20 кандидатов химических наук, является весьма полезным делом.

В преддверии 30-летнего юбилея Института, в котором Петр Алексеевич проработал долгие годы, хочется пожелать ему здоровья и творческих успехов.

Петр Алексеевич
За рамками юбилейного жанра (воспоминания Э. Линова)

Порой я ловил себя на том, что испытываю к нему нечто от сыновьих чувств. Это меня крайне беспокоило, шефа надо держать на расстоянии. Зато теперь я чувствую полное право использовать при воспоминаниях всю полноту иронии... Впервые мы встретились в марте далекого 1965 года, когда я как соискатель звания мнс робко вошел к нему, д.х.н., заведующему лабораторией высоких давлений, в кабинет, заставленный книгами, химической посудой и автоклавами разных калибров.

Петр Алексеевич показался мне необыкновенно приветливым, вежливым и даже застенчивым человеком. Зная уже от некоторых доброхотов о крайне сложном его характере, я, грешным делом, подумал, что, очевидно, вся сложность во взаимоотношениях с ним состоит в том, чтобы ненароком не обронить при нем какого-нибудь грубого слова или не напугать его своим крепким научным невежеством. И все-таки усилием воли я рассеял все сантименты и предельно сконцентрировался, ибо мне предстоял экзамен в области, с которой я познакомился лишь минутой назад, когда прочитал вывеску на дверях кабинета с названием лаборатории.

Однако Петр Алексеевич был настроен на не совсем обычный экзамен. Он с увлечением и подробностями стал рассказывать о рассеянных сплошь да рядом в природе проблемах, которые сейчас принято называть экологическими. И как-то ненавязчиво зорко наблюдал, вызывает ли это во мне какой-либо интерес. Наконец, он доверительно признался, что сам очень любит работать руками, и тут же стремительно переместился к своему рабочему столу. В его руках оказался старинный набор химических сверл и целый ворох обрезков из силиконовой и вакуумной резины.

Я невольно двинулся за ним, но он на добрых четверть часа буквально погрузился в известную только ему мистерию изготовления всевозможных пробок, пробочек и прокладок. Я словно не присутствовал при этом и уже подумывал, не исчезнуть ли мне незаметно, чисто по-английски удалиться восвояси, как вдруг меня обнаружил его тихий голос: Да, вы попробуйте сами!.. Отказаться было невозможно, в конце-то концов, не фортепьяно же это. Да и где-то внутри сработало чувство, почему бы и таким способом не зарабатывать на хлеб... Потребовалось еще полчаса теперь уже моего старательного сопения, прежде, чем Петр Алексеевич удовлетворенно констатировал: Достаточно, вы приняты! Если бы вы знали как много в мире людей, напрочь лишенных способности творить прокладки... Кстати, все мои самые удачные идеи рождены благодаря сосредоточению над этим занятием...

Несколько позже я узнал, что Петр Алексеевич родился в семье земского врача, детство и юность провел в Пятигорске, но что особенно важно, у них в доме несколько раз гостил Вернадский, который обладал магическим даром внушать своим молодым собеседникам любовь к наукам о Земле и пожизненно обращать их в своих учеников и последователей, даже если других встреч уже больше не случалось. Так что крюковская постоянная забота о самочувствии Земли – это нацеленная иньекция Вернадского.

С другой стороны, слухи о сложном характере Петра Алексеевича оказались далеко не преувеличением. Из тех же, должно быть чеховско-бунинских времен он вынес и приступы черной меланхолии. Когда это случалось он начинал ходить по комнатам лаборатории и методически открывать все дверные створки шкафов и выдвигать многочисленные пеналы химических столов и усматривать там нечто ужасное и оскорбительное. Он мученически вздымал руки к небу, а его преображенный скрипучий голос наводил дикий ужас на весь молодой контингент (а другого и не было) лаборатории: Варвары! Стекло и металл в одном месте!.. Где ваши мозги...

Молодежь лаборатории, сплоченная на редкость монолитно в том числе и по причине периодически проявляющейся меланхолии, потупив покорно глаза, недоумевала: откуда сегодня взялся металл там, где еще вчера его и в помине не было. Отчего и почему страдает трепетная лань, то бишь стекло. И воистину клянусь, это мне пришла в голосу гениальная спасательная мысль: Петр Алексеевич! В лабораторию внедрился провокатор, другого научного объяснения такому беспределу нет! И наезды прекратились.

Мучила наше лабораторное сообщество и еще одна его неблаговидная привычка, наследие, скорее всего, Булгаковско-Зощенского периода, - писать жалобы. По любому поводу, даже тогда, когда некий беспорядок был уже новым порядком, а слабо проявленное безобразие можно было пресечь собственными силами. Но и здесь он, кажется, уже опускал планку и приближался к исходу. Уже достаточно было возместить моральный ущерб в любом виде, пусть даже нам шахматист угрожал матом «ихнему» в самом второразрядном турнире. А когда мне удалось обогнать на соревнованиях СО АН одного из закоренелых противников Петра Алексеевича, в лаборатории было устроено грандиозное чаепитие.

И уж как-то так повелось, что о светлых сторонах медалей Петра Алексеевича, говорили у нас очень сдержанно или, вообще, умалчивали. А на него ли не порадоваться – как он был тактичен и справедлив в вопросах соавторства. Очень редко случалось чтобы он в совместных статьях соглашался ставить свою фамилию впереди фамилий учеников. Иногда же просто ограничивался просьбой выразить ему благодарность от авторского коллектива. А то было для Сибирской науки время «наращивания первоначального капитала».

А его руки! Кажется, он самолично мог изготовить практически все – от электронного блока до деревянной конструкции. Но с особым старанием он собирал и хранил в своих бесчисленных кладовых, ящичках и на полочках невообразимый подручный материал. И он мастерски умел создавать такие святые паузы, когда произносится нечто вечное. Его любимой фразой была сентенция об экспериментаторах – «экспериментатор может шагнуть за грань невозможного только при наличии хорошей свалки»... Лукавил! Но попробуй не прими это к сведению.

Лучшим «временем собирать камни» он считал экспедиции. Именно там открывался для него необычный простор для самореализации и актуализации. А какой это был прекрасный повод вновь перебрать и оценить весь свой «антиквар», многие вещи из которого давно уже тосковали по первому ряду экзотических музейных экспонатов. В экспедицию готовилось такое количество ручной и прочей клади, что транспортные работники уверенно принимали нас за очередных заезжих эстрадных звезд, без устали странствующих по миру. Каюсь, я даже грешил автографами...

Чеховское «если на стене висит ружье, то когда-нибудь оно должно выстрелить» для каждой крюковской вещицы имело силу закона... В какой-то момент экспедиционной страды нам потребовалось изготовить несколько стеклянных поделок. Практически сиюминутно Петр Алексеевич выдал нам тщательно упакованный ящик с инвентарным номером, где содержимым оказались газовая горелка образца 1900 года, газовый баллон, футбольная камера, резиновые шланги и какая-то уж совсем древняя шкатулка, отделанная кожей и полированным деревом. Это вещица значилась ножным насосом, предназначенным для накачки камеры. Пожалев одряхлевший «антиквар», я в несколько приемов надул камеру ртом и горелка, подпитываемая пропущенным через меня воздухом, бодро заработала. Однако подошедший к месту событий Петр Алексеевич остановил варварство: В нашем штате не предполагаются спортсмены-разрядники... Есть насос!.. К исходу дня насос заработал и горелка выдала посильное пламя.

1970 год. Судьба делает Петру Алексеевичу щедрый подарок. Группу наших специалистов по высоким давлениям пригласили принять участие в работе экспедиции на научно-исследовательском судне «Михайло Ломоновов». Предстояло трехмесячное плавание по Среднеземному морю и Атлантическому океану с заходом в Гибралтар, Лас-Пальмас и Геную. Правда, в конечном счете кроме Петра Алексеевича группа специалистов оказалось лишь в моем единственном лице. Но работа закипела. Петр Алексеевич радовался как ребенок, слово «бригантина» для него оказалось далеко не пустым звуком. Целый год мы конструировали и изготовляли новые варианты пробоотборников и автоклавов. Дежурной шуткой становится: А какие там свалки!

И вот, помнится, - Генуя! Трехдневная стоянка. С девяти утра и до семи вечера можно свободно всматриваться и в Западный мир, и в один из исторических центров Европейской цивилизации. Единственное режимное ограничение – ходить повсюду тройками, ни на секунду не разлучаясь друг с другом. Обсуждаются маршруты экскурсий. Все другие тройки исключительно единодушны – дешевые припортовые магазинчики и музеи. У нас особое мнение – прежде всего свалка, а все остальное по остаточному принципу.

К великому счастью свалка из программы посещения великого города вскорости выпала. Или это слово не переводилось на итальянский язык, или ее там, вообще, не оказалось. Однако, Петр Алексеевич не сдавался. Как старший по тройке он потребовал пройтись всем нам по скобяным магазинам. Боже мой! Какое же их оказалось множество! Третьим членом нашей тройки была корабельная повариха, с которой мы практически одновременно вошли в ярость и пока Петр Алексеевич чисто визуально смаковал заморские изделия, мы с убойным злорадством стали подбрасывать в оттопыренные карманы широкополого крюковского пиджака изящные упаковочки гвоздей, шурупов и болтов… Содержимое своих карманов наш старшой обнаружил только на корабле. Изумлению его не было предела. Да, что там изумление, налицо был мистический ужас. Повариха простодушно успокаивала: Петр Алексеевич, а вот в картинной галерее никаких ЧП. – Да, вы правы! Теперь только в музеи. Слава Богу, у нас осталось еще два дня.

Там же, в плавании, с нами произошел еще один небольшой курьез. Еще перед выходом судна мы побывали на колхозной ярмарке и закупили довольно приличные объемы крымского вина. – Это будет наша валюта для неизбежных токарных и слесарных заказов. – А как же спирт? – Спирт –это сибирский вариант. Здесь южная культура, другие вкусовые запросы… Но первый же наш исполнитель на отрез отказался от вина – Спирт!!! Наивность, даже гениальная, никогда не проходит даром. Прекрасное крымское вино пришлось употребить самим. Это было особенно приятно, когда мы вошли в тропики и тихими ясными вечерами можно было лицезреть Южный Крест. Только Петр Алексеевич время от времени выдавал вздох, похожий на ворчание: неужели жена права, называя меня привычным алкоголиком…

Однажды на заседании Ученого совета института один из продвинутых микроэлектронщиков задал Петру Алексеевичу, казалось бы каверзный вопрос: А много ли у Вас в мире конкурентов? – думаю, не больше четырех – пяти лабораторий. – Завидую Вам! Глобальная проблема, как и всякая глобальная угроза, очень часто кажется человечеству либо слишком несвоевременной, либо, вообще, не существующей. Ну какой интерес заниматься вопросами самочувствия Земли? П.А. Крюков этот интерес, а вернее, заботу, чувствовал всегда и изнутри. Теперь это становится понятным многим и многим во всех уголках мира.

ПАМЯТНАЯ ДАТА
СТОЛЕТИЕ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ПЕТРА АЛЕКСЕЕВИЧА КРЮКОВА

Сто лет назад, 7 ноября 1906 г. родился Петр Алексеевич Крюков, крупный физико-химик, доктор химических наук, профессор, ветеран Института неорганической химии. Здесь он провел последние самые продуктивные годы своей долгой жизни.

Родился он в Новороссийске в семье врача. Его отец Алексей Александрович был известным на Кавказе врачом-отоларингологом. В молодости он в качестве военного врача-хирурга был отправлен с нашими войсками в Китай, где лечил русских солдат и организовал больницу для населения. Позже участвовал в Русско-Японской войне в составе госпиталя Красного креста. В Пятигорске он работал в больницах и основал первый в стране ингаляторий. Здесь, на Кавказских Минеральных водах, прошло детство Пети.

Его отец был не только врачом, но и исследователем, автором научных работ, состоял в Бальнеологическом обществе и привил сыну интерес к природным водам. Поступив в Ростовский университет, Петр Алексеевич мечтал изучать химические свойства воды. Студентов химфака перевели в Ленинградский университет, где он начал заниматься научной работой под руководством таких крупных ученых, как профессора С. А. Щукарев и И. И. Жуков. В 1930 г. он окончил университет по специальности «неорганическая химия». Позже ему посчастливилось работать с В. И. Вернадским, А. П. Виноградовым и Б. П. Никольским. Привитый ими интерес к естественным растворам определил весь путь молодого исследователя в науке.

Первые научные работы, выполненные в Институте агропочвоведения ВАСХНИЛ, были посвящены аналитической химии почв и исследованию окислительно–восстановительных равновесий в природных водах и растворах. Уже тогда ему самому пришлось разрабатывать и изготавливать аппаратуру для измерений. Результаты были представлены в 1931 г. на Международном конгрессе почвоведов в Ленинграде, где он был самым молодым докладчиком.

В Бальнеологическом институте г. Пятигорска Петр Алексеевич занялся изучением физико-химических свойств природных вод и коллоидной химией лечебных грязей. Здесь им начаты пионерские работы по применению электрометрических методов в аналитической химии. В 1937 году, когда он уже работал старшим научным сотрудником Почвенного института АН СССР в Москве, молодому ученому была присуждена степень кандидата химических наук без защиты диссертации за ряд работ по потенциометрическому титрованию сложных растворов и изобретение стеклянного электрода малого сопротивления («электрода Крюкова»), нашедшего широкое применение на практике.

В деятельности Петра Алексеевича счастливо сочетались черты ученого и инженера старой русской школы, которая выпускала специалистов высокого класса и широкого кругозора. Им был разработан и изготовлен целый комплекс оригинальной сложной аппаратуры, в частности, для выделения растворов из горных пород, с помощью которой был обнаружен «потенциал отпрессовывания» и изучена прочность связи раствора и твердой фазы. Работы в этой области исследований опередили время, и аналогичные методики американские ученые начали применять лишь спустя 20 лет. Петром Алексеевичем были сконструированы приборы и отработана методика изучения карбонатного равновесия, усовершенствована методика измерения рН и окислительно-восстановительного потенциала почв в полевых условиях. Разработанная им аппаратура и в настоящее время широко используется во многих научных учреждениях страны.

Великая Отечественная война застала Петра Алексеевича в экспедиции в Таджикистане. Вернувшись в Москву, он дважды записывался в народное ополчение, но получал отказ. Он оказался важным исполнителем оборонной тематики. Почвенному институту было поручено совершенствовать защитные средства в готовящейся немцами химической войне. Помимо интенсивной работы, приходилось строить заграждения на подступах к Москве, а по ночам тушить «зажигалки» на крышах. В этот период он был откомандирован в Комсомольск-на-Амуре, где должен был наладить очистку необходимой в производстве военной техники воды от вредных примесей марганца. В результате остроумного решения им был разработан и испытан эффективный и дешевый угольный фильтр.

В Лаборатории озероведения в Ленинграде П. А. Крюков продолжил изучение физико-химии природных вод. В период работы в Гидрохимическом институте АН СССР в Новочеркасске Петр Алексеевич завершил создание нового направления в гидрохимии — учения о горных (поровых) растворах. Приоритет П. А. Крюкова в этой области общепризнан. Итогом этих работ стали докторская диссертация и монография «Горные, почвенные и иловые растворы». В ней изложена основа экспериментальных методов исследований поровых растворов и явления, связанные с представлениями акад. В. И. Вернадского о «пленочных водах». Разработка теории поровых растворов имеет не только общенаучный интерес, но и важное значение для гидрологии, инженерной геологии, почвоведения, океанологии, развития ряда смежных дисциплин. Практическое применение исследования ученого нашли при геологических изысканиях в районах строительства ряда волжских ГЭС, разработке нефтяных месторождений Дагестана и месторождений Кавказских минеральных вод.

Новый этап в научной биографии П. А. Крюкова начался после создания Сибирского отделения АН СССР, когда организатор и первый директор Института неорганической химии академик А. В. Николаев предложил ему заняться изучением растворов электролитов при высоких давлениях и температурах — темой, давно интересовавшей Петра Алексеевича. Под руководством П. А. Крюкова сотрудники лаборатории разработали целый комплекс уникальных приборов и установок для выявления физико-химических параметров при температуре до 200о С и давлениях до 8 тыс. кГс/см2. Академик Николаев писал, что Крюков «относится к числу ученых, трудами которых создается основа науки — приборы и установки, методики и приемы». Созданная на этой основе теория электролитов при экстремальных условиях имеет важное теоретическое значение для физико-химии, геохимии и океанологии и прикладное — для приборостроения и ряда областей техники, в частности, для атомной и гидротермальной энергетики.

Так, разработанные в лаборатории методики и аппаратура применялись при изучении высокотемпературных вод Камчатки в связи со строительством там гидротермальных электростанций. Петр Алексеевич организовал несколько экспедиций на Камчатку и Курилы для анализа зарастания карбонатом кальция геотермальных скважин. В экспедиции вместе с сотрудниками ИНХа под руководством П. А. отправлялись специально сконструированные оригинальные зонды для опускания в глубокие недра и измерения параметров in situ.

П. А. Крюков был организатором и участником ряда экспедиций на озере Байкал, проводившихся с целью решения экологических проблем. Под его руководством проведен комплекс методических, экспериментальных и конструкторских работ по выяснению физико-химических условий обрастания осадками нефтяных скважин Самотлорского месторождения.

В последние годы жизни Петр Алексеевич все силы отдавал разработке аппаратуры для исследования Мирового океана. Создан уникальный многоканальный потенциометрический зонд для регистрации физико-химических параметров морской воды непосредственно в глубинах океана и разработаны методы стандартизации таких измерений. Эта аппаратура и полученные с ее помощью результаты соответствуют самому высокому уровню мировой океанологической науки. Разные варианты зонда испытаны и усовершенствованы П. А. Крюковым и его сотрудниками во время океанографических экспедиций на научно-исследовательских судах Академии наук «Дмитрий Менделеев» и «А. Виноградов».

В этих рейсах получены важные данные об океанических водах и донных иловых растворах. Кроме того, рейсы были редкостной в то время возможностью установить непосредственные контакты с принимавшими в них участие зарубежными учеными и при посещении университетов и океанографических институтов. Тяготы долгих плаваний в открытом океане компенсировались высадками на такие экзотические острова как Галапагосы, о. Пасхи и Гавайи, откуда Петр Алексеевич привез много красочных слайдов и впечатлений, которыми любил делиться.

Известный американский геохимик и морской геолог Франк Манхейм так оценивал вклад Крюкова в океанологию: «Еще в 40-е годы Крюков разработал комплекс инструментов и методов количественного выделения растворов из плотных материалов и пород. Это обеспечило многолетний приоритет советских ученых в исследовании химии океанических илов. Позже, с 1968 г. разработанная Крюковым аппаратура стала использоваться американцами для выделения поровых растворов из пород на глубинах более 5000 м и до 1000 м от поверхности дна в проекте глубоководного бурения и до сих пор является стандартной процедурой для продолжающихся проектов. Подобные проекты с международным участием являются крупнейшими, после космических, из поддерживаемых Национальным научным фондом США. При этом были сделаны сотни открытий в разных областях. В целом, исследования Крюкова оказали большое влияние на развитие международной океанологии и геохимии с начала XX века до настоящего времени».

Авторитет профессора Крюкова был заслуженно высок и в стране, и за рубежом. Он избирался членом ряда международных комитетов, неоднократно представлял советскую науку как участник и почетный член президиума конгрессов и симпозиумов. Круг его научных интересов был настолько обширен, что его считали своим коллегой и геохимики, и гидрологи, и океанологи, и почвоведы, и вулканологи.

Петр Алексеевич был автором более 200 научных трудов. Авторскими свидетельствами были защищены такие его изобретения как стеклянный электрод для измерения рН при повышенных температурах, способ глубинного отбора проб воды из высокотермальных скважин, установка для определения ионов кальция и натрия (при операциях на сердце), способ определения гидростатического давления, и многие другие. Под его руководством выполнено и защищено 20 кандидатских диссертаций. Его ученики, представляющие самостоятельную научную школу, работают во многих уголках страны и за рубежом. Труд ученого отмечен правительственными наградами.

До последнего дня П.А. Крюков много работал, был полон планов, начал писать очередную монографию «Кислотно-основные равновесия при повышенных температурах и давлениях», которая подытожила бы его 30-летние исследования в Сибирском отделении. Он собирался принять участие еще в одном рейсе, организуемом Тихоокеанским океанологическим институтом ДВО АН СССР для проведения серии измерений с гидрохимическим зондом. Особое внимание уделял обеспечению возможности передачи аппаратуры высокого давления для исследования поровых растворов и океанографических зондов заинтересованным научным институтам для продолжения работ.

Петр Алексеевич прожил большую творческую жизнь, насыщенную событиями. Он не был чисто кабинетным ученым. В молодости увлекался альпинизмом и проводил отпуск в горах, путешествовал по Кавказу на велосипеде. До последних дней оставался автомобилистом. Во время многочисленных экспедиций и рейсов он много фотографировал, и его слайды отличаются высокой художественностью и говорят о тонком восприятии автором красот планеты, изучению которой он посвятил всю жизнь. Хорошо знал литературу и собирал библиотеку старинных книг, картины русских художников.

Петра Алексеевича отличала высокая требовательность к сотрудникам, качеству публикаций. В то же время он легко делился своими идеями и разработками. Принципиальность и бескомпромиссность делали работу с ним трудной, а высокая нравственность и интеллигентность раздражали околонаучных деятелей. При общении с ним сразу чувствовался уровень этого человека. По своей эрудиции и широте кругозора он принадлежал скорее к славной когорте ученых 20–30-х гг., чем к нашей легковесной современности.

Целеустремленность, работоспособность, эрудиция, умение деятельно анализировать и глубоко обобщать — эти качества ученого позволили Петру Алексеевичу Крюкову занять достойное место в отечественной науке. Сотрудники ИНХ, ученики и последователи сохранили память о этом замечательном ученом и человеке.

Воспоминания Б.С.Смолякова

С Петром Алексеевичем Крюковым я познакомился в 1961 году. В это время он искал молодых сотрудников для только что созданной лаборатории в ИНХе, и обратился в Ленинградский университет с предложением прислать студентов 4 курса на практику. Надо заметить, что Петр Алексеевич раньше работал на химфаке ЛГУ и имел хорошие отношения с Б.П.Никольским, возглавлявшим кафедру физической химии. Поэтому его обращение было воспринято одобрительно, и четверо студентов были отправлены на месячную практику в далекий Новосибирск.

Здание ИНХа еще не было построено, лаборатория Петра Алексеевича размещалась в Институте геологии. Работы только разворачивались, экспериментальная база создавалась почти с нуля, на основе того оборудования, которое Петр Алексеевич привез с прежнего места своей работы – Гидрохимического института АН СССР. В то время еще не было серийных рН-метров или высокоомных вольтметров, которые были необходимы для намеченных исследований, их надо было изготовить своими руками. Поэтому весь месяц практики я сидел с паяльником, трофейными лампами, где-то добытыми Петром Алексеевичем, и пытался собрать высокоомный усилитель. Вот эта черта – умение сделать нетривиальный прибор, устройство, создать оригинальную установку – была очень характерна для него. Хотя в те времена многие ученые обладали этим качеством и работали на аппаратуре собственного изготовления, Петр Алексеевич выделялся особым даром и заслуженно слыл авторитетом в создании аппаратуры для изучения водных растворов. Так появились электродные системы для измерения рН при высоких температурах и давлениях, установки, позволяющие выделять растворы из почв, илов и горных пород, глубоководные зонды, зонды для исследования in situ состава термальных вод.

Когда я через год приехал на постоянную работу, Петр Алексеевич поставил мне задачу создать установку для спектрофотометрических исследований, а позднее – установку для измерения электропроводности разбавленных водных растворов при температурах до 150 – 2000 С. Это удалось сделать, и на этих установках были выполнены очень интересные работы. Как эти, так и другие (в т.ч. при давлениях до 10 000 атм) исследования в его лаборатории, проведенные Л.И.Старостиной, Л.А.Павлюк, А.Г.Калининой, Э.Д.Линовым, Э.Г.Ларионовым и другими сотрудниками, относились к фундаментальным аспектам теории растворов. Многие из полученных в столь широком диапазоне температур и давлений данных по константам диссоциации слабых электролитов, предельной эквивалентной электропроводности ионов вошли в справочники. Думаю, и сейчас такие работы были бы значимыми для академического института.

Наряду с фундаментальными исследованиями, Петр Алексеевич всегда питал склонность к работам прикладного значения. Мне не удалось участвовать в плаваниях на морях, но на Байкале и на Курильских островах я побывал. На Байкале решалась задача оконтурить зону влияния сбросных вод Байкальского ЦБК. Для этого необходимо было наладить непрерывный мониторинг некоторых параметров ионного состава сбросной воды в точке ее поступления в озеро, и из этой задачи «родилась» автоматическая станция АС «Вода-10». Позднее эта разработка была изготовлена на Опытном заводе СО АН в количестве 50 экземпляров и разошлась по многим предприятиям, от НЗХК и завода «Экран» в Новосибирске до фермы по выращиванию форели под Петергофом. То есть она оказалась востребованной для разных производств, где был необходим непрерывный контроль (с возможностью управления) ионного состава вод. А старт этой разработке был дан на Байкале. Второй частью тех работ было применение автономного зонда для измерений тех же параметров в толще байкальской воды в зоне, примыкающей к точке сброса вод БЦБК. В итоге по этим данным (в частности, по концентрации иона натрия) можно было оценить коэффициент разбавления сточных вод байкальской водой, что и требовалось для практики. А на Курильских островах (на Шикотане) решалась другая задача – оценить возможность кристаллизации солей из высокотермальных вод, находящихся в недрах земли при температурах > 1500 C и давлении 10 – 20 атм. Эта задача имела очевидную практическую значимость, поскольку речь шла о потенциальном использовании таких вод для энергетики и теплоснабжения. И здесь понадобились и технические, и теоретические наработки Петра Алексеевича.

Сейчас, по прошествии многих лет, стоит отметить, что многие работы Петра Алексеевича не устарели ни в фундаментальном, ни в практическом аспектах. Я напомнил здесь лишь о некоторых из них, в которых участвовал сам. Многие другие остались за рамками этих воспоминаний. Новым поколениям сотрудников ИНХ не довелось знать тех, кто закладывал первые камни в фундамент нашего Института. И в том, что фундамент оказался добротным, есть заслуга Петра Алексеевича Крюкова.

Воспоминания В. Бакакина

К шестидесятилетию

                                        Хоть шестьдесят не много, но – порядочно:
                              Ещё ядрён, да слишком умудрён.
                              А Вы для нас по-прежнему загадочны,
                              Как женщина, в которую влюблён.

                                          Коллеги, коридорные соседи

                      Когда в мечтах о доблести и славе
      Ты, Пётр, в Сибирь окошко прорубил
      (Как будто дырку в старом автоклаве),
      Ты мудро в даль глядел, хоть молод был.
      И в мутном инховском раствор-расплаве
      Ты кадры и кристаллы так растил
      Блестяще, что невольно ослепил
      Их отблеск кой-кого. Но ты не сетуй –

                      Ведь не назло надменному соседу
      Ты свой кристальный город заложил.
      Пусть здравствует возникший для добра,
      Хоть не столичный, но отличный град Петра.
      В честь основателя, в день этой круглой даты
      Дают салют гидротермальные "ребята" –
      Твои гранаты, вольфраматы, молибдаты.
      Свой пьезо-лазерный потенциал неся,
      Твой юбилей как самоцветов друза!
      Тебя приветствуют все  р. з. э.  Союза
      И все локальные коллеги и друзья.       

28.06.90

Из размышлений  П. В. К л е в ц о в а

в новогоднем “Неорганике” 1985 г.

                      Растащили людей, результаты,

                      И ори, не ори…

                      Может, вырастить снова  г р а н а т ы –

                      Штучки две или три ?!

Воспоминания В. Бакакина

Поздравление с днём рождения –

 от молибдатов-вольфраматов

Давно ль мы были, как все в Сибири,

Аморфные, сумбурные.

Но появился народ структурный,

И жизнь пошла культурная.

Нас из растворов гидротермальных

Под дождь рентгеновский суют.

Нам Петя – папа, нам Римма – мама,

Родильный дом нам – Институт.

Менялись люди, мелькали даты,

И радости, и горести.

Шли силикаты, потом сульфаты

И гидрохлороокиси.

Мы молибдаты, мы вольфраматы,

Как кукушата шустрые,

У Риммы с Петей быстрей, чем дети,

Растём, заботу чувствуя.

Нам мама Римма стирает плёнки,

Играет с нами в жмурочки,

В статьи сажает и наряжает

В красивые структурочки.

Есть примадонны, примбалерины,

Премьерши есть, – пора и нам

Сказать: – «Ах, Римма, ты наша прима

По всем своим параметрам!» 

22.10.1978

«От Николая Васильевича Белова

Мадам Смирнова, пардон, – Клевцова,

Вы потрясаете миров основы:

Считался верным закон Натуры –

“Все бабы – стервы или дуры”.

Вы ж аномальны. И говорим мы:

 “Все – дуры, стервы

   или Риммы”.

Горьковcкой новосибирчанке – к юбилею

(на мотив “Сормовская лирическая”)

На Волге широкой, родной, но далёкой,

Не знала девчонка семнадцати лет,

Что быть ей отныне кристаллографиней

И ехать в Сибирь декабристкам вослед.

Талант укрепили и в путь проводили
Учители-шефы Н.В. и Г.Б.*

И труд был кристальный, и путь был похвальный,

Хоть баба-фортуна мешала ходьбе.

И всё же порою с неясной тоскою

Вдруг генная память включает свой код –

Над Обью унылой  в Сибири немилой

Нас малая родина манит-зовёт.

Пусть круг циферблата склонился к закату

И круглыми датами целится в нас.

Но наши кристаллы аморфней не стали,

Хотя симметрия чуть-чуть расползлась.

Застольям широким не меряны сроки –

Мы верим, что счастье всегда впереди…

И петь будем долго про Обь и про Волгу,

По-русски рубаху рванув на груди.

Ах, Римма, как долго нас матушка-Волга

Гудками на школьный урок не зовет.

Пусть годы, как горки, пусть Горький – не Горький,

Тот город над Волгой, как юности взлёт.

*Николай Васильевич Белов и Георгий Борисович Бокий

Кристаллографическая ностальгическая

(Р.Ф. Клевцовой)

                                                          Жду ль чего? Жалею ли о чём?

                                                                                   М. Лермонтов

С московских молодых годов

Забот – не продохнуть,

Хоть силикатами Белов

Мостил кремнистый путь.

Был разговор звезды с звездой,

То бишь Н.В. с Г.Б.,

И – жизни поворот крутой, 

Сибирский пласт в судьбе.

Во глубине сибирских руд

Вольфрам и молибден

Клевцовых ждали.

       Умный труд

В прелестных лебедей 

Аморфных гаденьких утят

Преображал. И вот –

Они огранкою блестят,

Структурка им не жмёт.

                      Подкрались нановремена,

                      Но где ж кураж, задор?

                      Как часто новая волна

Несёт структурный сор.

Пусть у параметров уже

Шестой иль пятый знак…

Но нет уж отзвука в душе,

Мы любим их не так.

Структуры были  – Божий дар,

А не ПэРэНэДэ .

Был «зарубеж»  –  не Сыктывкар

И не Улан-Удэ.

Бесшумно штрипсами шуршит

Компьютерная мышь.

А память годы ворошит…

Не надо, память, кыш!

22.10.2008